Мадам танцует босая

Шумяцкая Ольга

Его уже охватило нетерпение. Внутри будто заработал маленький моторчик, заставляющий часто биться сердце. В груди было щекотно и слегка замирало. Все, казалось, должно получаться, и получаться само собой — стоит только подумать, прикоснуться пальцем, и тут же, немедля, встанут корпуса и павильоны новой кинофабрики, застрекочат камеры, разнесется по всей округе гур-гур статистов и студийного люда, по всей стране повезут поезда металлические коробки с пленкой. Какой там князь! Ерунда! Мелкое пустяшное препятствие.

…Князь Вахтанг Гогоберидзе сидел на веранде в черкеске, широко расставив ноги в мягких сапогах, опершись рукой о колено, и смотрел грозным взглядом на

мешковатого человека в льняной рубахе, который без приглашения явился к нему в дом с нелепым предложением дать за его имение на десять тысяч меньше, чем хотел взять сам князь. Ожогин тоже смотрел на князя. Князь был страшен, горбонос, кустист бровями и неприветлив. Еще подъезжая к княжескому имению, Ожогин огляделся и понял, что имение находится в порядочном состоянии. Много хозяйственных построек — можно использовать под склады для оборудования и реквизита. Еще понял, что князь заламывает цену. Имение стоит тысяч на пять меньше того, что просит князь. Сам же хотел дать еще на пять меньше.

— Нэ пайдет! — наконец рявкнул князь и разрубил воздух ребром ладони.

— Пойдет! — Ожогин пристукнул кулаком по столу.

— Нэ пайдет! Я родину задешево нэ прадаю!

— Помилуйте, князь, ваша родина — Тифлис, насколько мне известно. Вы здесь максимум года три.

Князь вскочил. Глаза его вращались в орбитах. Рука схватилась за кинжал.

— Нэ пайдет! — взревел князь на всю округу. — Здэс Грыбаэдав хадил! Шалапин пад акно пэл! Мой цена и — бэз слов!

— Ладно! Бог с вами! Согласен! Уговорили! — вдруг сказал Ожогин. Князь замер в изумлении. — Моя цена… — князь открыл рот, — и главная роль в моей первой фильме.

Князь икнул, поперхнулся, закашлялся. Глаза выкатились из орбит. Лицо побагровело. Он выхватил из ножен кинжал, замахнулся и со всей силы воткнул его в деревянную столешницу.

— Что?! Фылма?! Я — кназ, я нэ прэдставлаю! — он упал на стул. — Что за рол? Гавары!

Ожогин понял, что выиграл. Следовало немедленно придумать князю роль.

— Вы, князь, аристократ, — князь кивнул. — Красавец, — князь подкрутил ус. — Вам следует играть героев благородных кровей. Вы читали произведение господина Сабатини «Одиссея капитана Блада»? — на лице князя появилось удивленное выражение. — Вижу, вижу, что читали. Будете капитаном Бладом. Защитником несчастных и обездоленных, — князь приосанился. — Построим шхуны. Снимать станем прямо в море, — Ожогин повел рукой в сторону моря. Князь завороженно следил за движением его руки. — Умеете брать корабли на абордаж? Вижу, вижу, что умеете. А с разбойниками драться? Вот и хорошо. Ямайский ром привезем настоящий. Шпаги. Девушку красивую, актерку. Будете с ней целоваться. И завтра прошу вас, князь, к одиннадцати в нотариальную контору. Не опаздывайте, ради бога. Серьгу вам в ухо вденем. Повязку черную — через глаз. А шрам через всю щеку мои гримеры соорудят вам в лучшем виде. За это даже не волнуйтесь. Будет как настоящий. Еще снимать не захотите. Так до завтра? Всего хорошего, князь!

— А… — привстал было князь.

— Сидите, сидите. И главное — хорошенько учите роль!

Ожогин выбежал на улицу, оставив князя сидеть с выпученными глазами. Чардынин ждал его в авто.

— Ну что?

— Князь готов. А теперь — плавать и пить наконец твой чай.

Его словно распирал веселящий газ. Даже ладони покалывало. Все действительно получалось само собой. Как легко удалось обработать князя! Что за галиматью он нес ему про шпаги и шрамы? Ожогин потер руки и засмеялся.

Прошло несколько недель, и в урочище зазвенели пилы, застучали молотки, зазвучали голоса рабочих. Молодой

архитектор, бывший владелец Суук-Су, оказался дельным малым. Присоветовал, к примеру, громоздких павильонов не строить. Делать легкие деревяные выгородки, а сверху, на случай дождя, натягивать брезентовый тент. Утверждал, что именно так делали в Холливуде. Ожогин послушался и остался доволен: это сильно удешевило строительство. Под зимние павильоны решили приспособить дворец и помещичьи дома. Задние комнаты дворца, где раньше помещалась прислуга, были отданы под контору. Там распоряжался вечный студент Петя Трофимов, исполняющий теперь секретарские обязанности. Бегал с кипами бумаг, командовал телеграфистом, который явился провести телефонную линию, вел переговоры об аренде лошадей и авто, молодецким баском покрикивал на свою единственную помощницу — испуганную барышню с «ремингтоном», которая смотрела на него заранее влюбленными глазами.

Чардынин следил за выгрузкой и размещением оборудования и реквизита, что пришли малой скоростью из Москвы, ругался с рабочими, то и дело сам хватался за пилу и молоток. Ожогин бродил по паркам, обследовал территорию. Натурные съемки можно было начинать хоть сейчас. Быстрые мелкие речушки, прыгающие по камням, лощины, поляны, тенистые аллеи, мостики с витыми чугунными перилами, беседки, балюстрады, заросшие травой мраморные ступени, бегущие к воде… Все просилось на экран. Ожогин набрел как-то на крошечный домишко в китайском стиле. Вошел. Несколько комнат. Везде — запустение. Под павильон использовать нельзя — слишком тесно, ни свет, ни камеру не поставишь. А жаль. Домик прелестный.

Иногда они с Чардыниным выезжали в Симферополь, в местный театрик, в маленькие пыльные крымские городки, где бродячие труппы давали свои неуклюжие представления, ходили в ялтинский городской парк, где на летней эстраде самодеятельные актеры разыгрывали пиесы собственнного изготовления. Искали лица. Походы эти начались, когда Чардынин однажды сказал упавшим голосом:

— А знашь, Саша, столичные-то актеры к нам не поедут.

— Поедут, — отрезал Ожогин и тут же усомнился в своих словах. — А не поедут, так здесь найдем.

Нашли пока немного, но нашли. Героиню — удивительной красоты девушку, с точеным, словно мраморным, лицом и фиолетовыми глазами, похожими на полураскрытые морские раковины. И героя — бывшего студента, пытавшегося на дачном спектакле изображать Ромео, паренька с несколько простецким, но открытым лицом и белоснежной улыбкой.

В этом сезоне разбушевалась непогода. Целыми днями церковным перезвоном пели замки на лодках яхт-клуба, трещали паруса; две посудинки, раскрашенные в веселый васильковый цвет, унесло в море, и спасатели с тоской смотрели на клонящиеся к воде белые мачты — в бушующие волны выйти не представлялось возможным. А через пять минут все стихало и лукаво подмигивало солнце — так заканчивается истерика дамочки, не знающей, какое платье ей выбрать для коктейля. Серое небо прорезала яркая синяя полоса, мгновение — и выводок туч снова гнался за солнцем.

Ожогин задумал строить большой кинотеатр на набережной — летом на сцене можно будет устраивать концерты. «Если бы дирижерскую палочку цепью приковать к дирижеру, а смычки — к скрипачам, да и скрипки тоже — а то как ветер снесет музыкантскую утварь в Турцию», — флегматично замечал Чардынин. «Прикуем!» — в охотку отвечал Ожогин. А зимой, влажной зимой, когда рано темнеет и около четырех пополудни на набережной зажигаются фонари, и темнеющий воздух кажется акварельным театральным задником, будет время бурных премьер: роты официантов, маскарады, обмороки и объясненья…