Мадам Змея (Трилогия о Екатерине Медичи - 1)

Холт Виктория

Монтекукули ждал в тюремной камере появления своих мучителей. Он много часов молил Господа дать ему мужество, необходимое для того, чтобы он смог вынести ждавшие его испытания.

Как легко было представлять себя в роли мученика! И какой страшной оказалась реальность! Одно дело - видеть себя смело, с вызовом, поднимающимся на эшафот во имя своей родины; это выглядело славно, достойно. И совсем другое - подвергаться унизительным пыткам, подводившим человека к вратам смерти, снова возвращаться к жизни, совершать это путешествие

многократно, узнавать о том, что тело уступает в силе духу. Вместо громкого, звонкого "Я ничего не скажу" в камерах звучали стоны и вопли.

Пот выступил на красивом лице Монтекукули - к нему пришли люди, которых сопровождал врач. Он должен был осмотреть графа и установить, какие пытки способен вынести подозреваемый; палачи боялись убить единственного человека, способного пролить свет на тайну гибели дофина.

Пока доктор обследовал графа, в камеру внесли стулья и столы; охваченный ужасом Монтекукули наблюдал за двумя бедно одетыми мужчинами, которые принесли с собой доски и клинья.

– Что с его здоровьем?
– спросил деловито маленький человечек, разложивший на столе письменные принадлежности.

Доктор промолчал, но Монтекукули понял, что означает его мрачный кивок.

Через несколько минут врач удалился в соседнюю камеру; он еще мог понадобиться во время пыток.

Рослый человек в черном приблизился к графу и сказал ему:

– Себастиано ди Монтекукули, если вы откажетесь правдиво отвечать на мои вопросы, мы подвергнем вас пыткам - обычным и чрезвычайным.

Монтекукули вздрогнул. Он знал, что означают доски и клинья. Его ждал "испанский сапог", в который помещали ногу во время пыток.

Снаружи произошло всеобщее смятение; высокий мужчина в костюме, сверкавшем бриллиантами, вошел в камеру; все бросили свои дела и склонились в поклоне. Облик короля плохо сочетался с видом камеры. Лицо Франциска было серьезным. Он не отличался особой жестокостью, но глубоко страдал из-за смерти сына. Он поклялся сделать все возможное, чтобы отомстить за убийство дофина. Он явился сюда лично, чтобы услышать признание из уст человека, которого считал виновным в гибели юноши.

– Все готово?
– спросил король, садясь в кресло, которое тотчас принесли для него.

– Сир, мы ждем ваших приказаний.

Палач - человек с самым жестоким лицом, какое доводилось видеть графу, - связал его, после чего два подручных приладили "сапоги" к ногам итальянца; части устройства были стянуты клиньями.

– Сильнее!
– прорычал палач. Граф испытал нечеловеческую боль; его ноги были сдавлены так сильно, что кровь отхлынула к другим частям тела. Он закричал и потерял сознание. Когда он открыл глаза, то увидел доктора, который поднес нашатырь к носу графа.

– Хорошенькое начало!
– усмехнулся палач.
– Флорентиец в костюме, расшитом лилиями! Они рисуют славные узоры, но падают в обморок еще до начала пыток! Лучше

расскажите все, молодой человек, и не вынуждайте короля задерживаться в этой камере.

Доктор сказал, что им следует подождать - кровообращение восстановится через несколько минут. Франциск придвинул свое кресло к графу и вежливо заговорил с ним.

– Мы знаем, граф, что вы исполняли чьи-то указания. Глупо страдать за тех, кто должен находиться сейчас на вашем месте.

– Мне нечего сказать, сир, - промолвил Монтекукули.

Но Франциск продолжал уговаривать его признаться во всем, пока не объявили, что пришло время загонять первый из двух клиньев.

– По чьему указанию, - сказал высокий человек в черном, - вы дали яд дофину?

Монтекукули покачал головой, не собираясь говорить.

Двое человек склонились к ногам графа; "сапоги" были затянуты, казалось, до предела. Раздался страшный хруст раздавленных костей.

Монтекукули потерял сознание.

Его снова привели в чувство, опять задали тот же вопрос. Загнали третий и четвертый клинья. Монтекукули в агонии понял, что он никогда не сможет ходить.

– Говорите, глупец!
– закричал человек в черном.
– Это была обычная пытка. Сейчас начнется чрезвычайная. Говорите! Зачем вам покрывать кого-то?

Врач склонился над графом, потом молча кивнул головой. Граф был молод и здоров, продолжение пытки скорее всего не убьет его. Итальянца можно допрашивать с пристрастием дальше; если "сапог" не развяжет ему язык, позже он подвергнется водяной пытке.

Монтекукули думал лишь об одном - как избежать адской боли. Находясь между жизнью и смертью, он говорил себе, что он исполнил свой долг. Благодаря ему представительница рода Медичи станет французской королевой. Если он выдаст ее, его мучения и смерть окажутся напрасными. Но эти люди не верили в его невиновность! Они нашли дома у Монтекукули яд. Этот факт, а также итальянское происхождение графа делали его виновным в их глазах. Он боялся, что не выдержит пыток и выдаст Катрин и астрологов. Пока что его подвергали обычным пыткам с помощью четырех клиньев. Чрезвычайная пытка заключалась в применении еще четырех дополнительных клиньев. Он хотел стать мучеником, умереть за Италию, но сможет ли он вынести такие страдания? Он чувствовал, что его воля слабеет.

Король сплел руки на груди и откинулся на спинку кресла; он не отводил глаз от лица итальянца.

Подручные палача взяли пятый клин.

Король поднял руку.

– Говорите!
– мягко произнес он.
– Зачем страдать? Все равно в конце концов вы заговорите.

Монтекукули раскрыл рот. Он пытался найти нужные слова, но ему не удавалось это сделать, потому что его сознание было туманным.

Король пожал плечами. Подручный взял новые клинья.

Агония... ужас... боль объяли графа. Лучше смерть, подумал он.