Мадикен (сборник) (илл. Демидова)
Шрифт:
– Откуда же ты взяла денег? – спрашивает Аббе.
– А это уж моё дело! – говорит тётя Нильсон.
Вид у неё очень довольный, и она спрашивает Мадикен, не хочет ли та сегодня поужинать в Люгнете.
– Сбегай-ка ты домой и спроси разрешения! – говорит тётя Нильсон.
Мадикен с удовольствием побежала спрашивать. Её почти никогда не приглашали к столу у Аббе. Такое приглашение для неё приятная неожиданность, и мама тоже должна это понять, хотя она не любит,
Мама не возражала. Она только пригладила Мадикен волосы, надела ей чистый передник и напомнила, что надо вести себя хорошо и не забыть сказать спасибо.
Радостная и полная нетерпеливого ожидания, Мадикен помчалась в гости к Нильсонам и возле их калитки с разбегу налетела на дядю Нильсона. Он возвращался домой трезвый и мрачный, словно и не ходил в пивную. По крайней мере, Мадикен не заметила в нём никакой перемены.
– Вся жизнь – борьба, – говорит дядя Нильсон. – Ты, Мадикен, этого ещё не знаешь. А люди очень безжалостны. Ни один человек во всём городе не хочет одолжить каких-то паршивых двести крон, сколько ни проси и ни унижайся.
Он берёт Мадикен за руку, и они вместе входят в кухню.
А там тётя Нильсон хлопочет у плиты, гремя кастрюлями и сковородками. Дяде Нильсону она приветливо кивнула:
– Хорошо, что ты пришёл. Сейчас будем кушать.
И вот угощение на столе, да ещё какое! Такого пиршества Мадикен ещё никогда не видывала в этом доме! Тут и телячьи отбивные в сливочном соусе, и омлет с грибами, и нежный картофель с солёными огурцами, и несколько сортов сыра, и пиво, и лимонад, а для дядюшки Нильсона ещё и кое-что покрепче!
Дядя Нильсон выпучил глаза от удивления.
– Уж не рехнулась ли ты, часом? – спрашивает он тётю Нильсон.
Но она говорит, что нет, мол, не рехнулась. И тогда у дяди Нильсона глаза разгорелись при виде богатого угощения, потому что он очень проголодался. Мадикен тоже проголодалась, и Аббе, сияя от удовольствия, сам положил ей на тарелку всего помногу – и омлета, и телячью котлетку.
– Вот так, – говорит он, – едали, бывало, в доме у бабушкиной бабушки.
Все уселись за стол и стали пировать, позабыв, кажется, про комод и про фабриканта Линда, который вот-вот должен прийти, чтобы испортить всё удовольствие.
Когда все наелись, тётя Нильсон и говорит дяде Нильсону:
– Дай-ка мне свою тарелку!
Дядя Нильсон берёт тарелку и хочет ей протянуть. Смотрит, а под тарелкой что-то лежит! Оказывается, это деньги – две бумажки по сто крон. Дядя Нильсон как увидел, так и ахнул:
– Ну и ну! Где же это ты ухитрилась взять взаймы?
– Это не взаймы! – говорит тётя Нильсон.
Дядя Нильсон строго на неё посмотрел и спрашивает:
– Уж не хочешь ли ты сказать, что украла деньги?
На такую глупость тётя Нильсон и отвечать не стала.
Но дядя Нильсон не отстает от неё. Он непременно хочет узнать, откуда у тёти Нильсон взялись деньги. Наконец она говорит:
– Я запродала себя доктору Берглунду.
После этого наступает молчание. Потом дядя Нильсон как заорёт:
– Так я и знал – рехнулась! Ты действительно рехнулась!
Тогда тётя Нильсон пускается в объяснения. Взяв газету, она пальцем показывает то место, где всё ясно и чётко написано.
– Если так делают в Стокгольме, отчего бы и мне не сделать! – говорит тётя Нильсон, а затем все узнают от неё, что же люди делают в Стокгольме. Там бедняки идут в больницу к докторам и продают своё тело для того, чтобы доктор мог его потом разрезать. Живых людей, конечно,
– Таким образом, я сделала доброе дело, – говорит тётя Нильсон. – Заодно я и сама наконец узнаю, отчего у меня в животе всё крутит и крутит и почему он иногда болит.
Понемногу до дяди Нильсона дошло, что тётя Нильсон на этот раз додумалась до очень ловкого хода.
– И сколько же тебе заплатили? – спрашивает дядя Нильсон.
– Двести пятьдесят крон! Поэтому у меня хватило денег на котлеты и всё остальное, да ещё и осталось несколько десяток в запасе.
– Двести пятьдесят крон! Это же надо, какие деньжищи! – говорит дядя Нильсон. – Вот уж никогда бы не дал столько за мёртвую старушонку!
Сказав это, он погладил тётю Нильсон по щёчке.
– Но ты, конечно, другое дело! – говорит он. – Ты стоишь больше миллиона!
Может быть, тётя Нильсон и стоит миллион, но она довольна тем, сколько ей дали.
– Я и так неплохо получила за моё толстое и неповоротливое тело. Впрочем, теперь-то уж и не моё, если быть точной.
Дядя Нильсон очень доволен тётей Нильсон, он повеселел и оживился. Они сидят рядышком на диване, дядя Нильсон обнимает жену и поёт ей песенку:
Как голубок к своей голубкеВ гнездо родное летит,Так и к тебе, мой свет, моя лилея,Твой друг спешит.Потом Аббе заводит граммофон и ставит пластинку с «Адольфиной», и дядя Нильсон приглашает тётю Нильсон танцевать. Он так её закружил, что тётя Нильсон стукнулась головой о дверной косяк.
– Ты уж поаккуратней, Нильсон, – говорит ему тётя Нильсон. – А то Берглунд получит купленный товар раньше, чем я ожидала.
Мадикен сидит, притулившись в углу дивана, и смотрит, как они танцуют, но в душе она мечтает сейчас оказаться как можно дальше от этого дома. Только чтобы не видеть тётю Нильсон! Ведь то, что случилось, ужасно! «Неужели никто этого не понимает!» – думает Мадикен. Ужасно даже представить себе, что тётя Нильсон однажды умрёт. Но ещё ужаснее думать о том, что дядя Берглунд заберёт её тело и разрежет, чтобы посмотреть, что у неё там внутри! Тётя Нильсон частенько повторяла, что «бедняка ничего хорошего в жизни не ждёт, одна надежда на честное погребение», а теперь ей и этой надежды не осталось. Мадикен в полном отчаянии. Когда она узнала, откуда взялись эти деньги, ей стало так тошно от съеденной котлеты, лучше бы уж, кажется, вырвало! Бедная, бедная тётя Нильсон! Вот, оказывается, что значат слова про беззащитную бедность и на какие поступки она толкает людей!
А тётя Нильсон танцует и радуется как ни в чём не бывало. В разгар веселья раздаётся стук в дверь и входит фабрикант Линд. Мадикен его раньше никогда не видала, но сейчас сразу догадалась, кто пришёл. Именно такое выражение должно быть у человека, который способен забрать чужой комод.
– Я смотрю, у вас тут веселье! – говорит он недовольным голосом.
– Что ж! Иной раз не вредно и поразмяться, вот мы с женой и поплясали! – говорит дядя Нильсон. – А ты зачем пришёл-то?
– Сам знаешь, – говорит Линд. – Добился наконец, что придётся описывать твоё имущество. Иначе, я вижу, от тебя никогда не дождёшься денег.