Мадикен
Шрифт:
Мадикен громко вскрикнула.
— Я тебя убью! — пообещала она Мии.
И только Мадикен это сказала, как Мия уже вскочила и пустилась наутек, а следом за ней и Маттис. Мия не на шутку испугалась, ей расхотелось продолжать перепалку.
Мадикен поднялась на ноги. Лицо у нее побелело от злости и отчаяния. Как ей теперь найти свою сандалию, и как добираться домой, если та не отыщется, и что завтра скажет мама, когда увидит у нее под кроватью только одну перемазанную в грязи сандалию!
Обливаясь слезами, Мадикен поскакала на одной ножке к Альве.
— В
Начались поиски. Искать пришлось Альве и Лисабет. Разумеется, без участия Мадикен.
— Ты уж стой тут и жди, — сказала Альва.
— На одной ножке, — с хохотом добавила Лисабет, заливаясь звонким смехом.
Пока они искали, Мадикен стояла к плакала. Одна-одинешенька среди вечерних сумерек. По-прежнему горит костер, по-прежнему звучат песни, на небе уже проглянули бледные звездочки, — чудесный весенний вечер, лучше которого и быть не может. Но для Мадикен на земле больше нет ничего хорошего. Она стоит на одной ножке и плачет.
А Альва и Лисабет ищут и опрашивают у каждого встречного-поперечного. Но сандалии нет как нет. В конце концов у Альвы опустились руки.
— Придется тебе скакать домой без сандалии, — говорит она. — Цепляйся уж за меня и скачи, потому что нести тебя на руках я не согласна.
Бедная Мадикен — какое возвращение! Вместо Юной барышни — гордости Юнибаккена, — домой, повиснув на Альве, поскакала мокрая, выпачканная в грязи, хнычущая и хлюпающая носом Мадикен. И дорога домой кажется такой длинной, когда ее всю нужно проскакать на одной ножке! Время от времени, не в силах больше скакать, Мадикен пробует ступать на обе ноги. Но левой ноге это совсем не нравится. Дорога — каменистая, холодная и к тому же мокрая. Тогда Мадикен снова принимается скакать, она скачет и всхлипывает. Альва ее очень жалеет. Лисабет, конечно, тоже, но ее так разбирает смех, что она не может удержаться, хотя и побаивается, потому что Мадикен очень сердится.
Немного позади идет Аббе и весело насвистывает, но Мадикен от этого не становится веселее.
Когда они прошли полдороги, Аббе вдруг кричит:
— Послушай, Мадикен! Я что-то никак не могу понять, отчего это ты все время скачешь на одной ножке?
Мадикен ничего не отвечает, а только всхлипывает. Вместо нее отзывается Лисабет:
— Потому что у нее только одна сандалия! Представляешь себе!
До сих пор Мадикен делала вид, будто ничего не слышит. Но тут уж она не выдержала. Громко зарыдав, она бросилась в объятия Альвы, изливая в слезах свое горе и оплакивая неудавшийся вечер и злополучные сандалии.
Тогда Аббе забежал вперед и загородил им дорогу. Он встал перед ними в своей широченной куртке и, склонив набок голову, с сожалением смотрел на Мадикен. Потом он сказал:
— Когда я был у костра, мне откуда-то на башку свалилась сандалия. Может быть, она тебе пригодится?
Альва вздрогнула так, точно рядом взорвалась бомба. Вытаращив глаза, она смотрит на Аббе, на сандалию в его руке, затем вырывает у него сандалию и хватает его за вихор:
— Ах
Аббе вырывается от нее:
— Откуда мне было знать, что старый хлам, который мне свалился на башку, — это ее туфля? Так бы сразу и говорила!
— Ах ты, поросенок! — снова повторяет Альва.
…В ту ночь Мадикен спала крепко. Прошедший день выдался на редкость долгим, замечательным, полным потрясений. «Вот какие бывают дни», — засыпая, подумала Мадикен.
Наутро она проснулась рано. Потому что Лисабет уже сидела на корточках возле печки и заколачивала гвозди в полено. Под такой шум не больно-то поспишь.
Мадикен сразу перевесилась с кровати, чтобы посмотреть на свои сандалии. Сандалии были на месте. Добрая Альва все сделала, как обещала. Она их помыла, почистила щеткой и навела такой блеск, что они стали совсем как новые. Только чуть-чуть потемнели, а так ничего не заметно.
Мама и не заметила. Она пришла и принесла девочкам в постель горячего шоколаду, в честь Первого мая. И тут она увидела сандалии.
— Ну, вот сегодня ты можешь их надеть, — говорит мама. — Мы скоро пойдем смотреть, как папа будет идти на демонстрации. Правда же, хорошо, что ты их вчера не надевала?
— Я надевала их вчера вечером, — говорит Мадикен, и так как глаза у нее часто бывают на мокром месте, у нее сразу потекли слезы.
Тут-то мама все и узнала, как было дело и как гадко себя вела Мадикен. Хуже всего было не то, что она надевала сандалии, — хуже всего было, что она сделала это тайком от мамы и хотела от нее скрыть свой поступок.
— Зато одну сандалию она сберегла, — говорит Лисабет. — Она прискакала домой на одной ножке. Правда же, Мадикен?
После этого мама узнала и все остальное. Мама слушала молча, но у нее было такое выражение, точно она сейчас рассмеется.
— Да, нечего сказать, хороши у меня девочки! — говорит она наконец.
— Только не я, — говорит Лисабет. — Я не брала сандалии.
— Разумеется, ты не брала. Зато я должна передать тебе привет от бургомистерши. Вчера вечером я встретилась с ней в павильоне.
— Да ну ее! — говорит Лисабет. — Она же глупая.
Мама замолчала и долго ничего не говорила.
— Но ты нас все-таки любишь? — робко спросила Мадикен.
— Конечно, любит, — сказала Лисабет.
И мама с ней согласилась:
— Конечно же, я вас люблю! Что бы вы, две дурошлепки, ни натворили, это дела не изменит. Никогда, никогда в жизни!
Лисабет смеется и делает ангельское личико.
— Я так и знала, — говорит она и снова принимается стучать молотком.
ЧТО ЗНАЧИТ — БЕДНОСТЬ БЕЗЗАЩИТНА?
Недавно у Мадикен был разговор с папой о деньгах, он ей кое-что объяснил: например, что значит, когда у людей есть деньги и когда их нету. Он рассказал ей, что такое настоящая бедность, когда людям не на что бывает накормить своих детей. Папа сказал, что на свете много бедняков, некоторые из них пишут ему в газету и просят о помощи.