Маёвский букварь
Шрифт:
Соблазн мой усиливался…
…усиливался…
…и, наконец, воплотился. Уж не знаю, чем я думал, но я-таки сделал это. Пихнул легонечко Женькину голову ногой.
Женька, естественно, обиделся. Вся радость его сразу улетучилась куда-то за угол. А обиженная голова сказала: «вообще-то за такие вещи морду бьют!»
Мне стало очень стыдно. Ну и страшновато немного. Я уже давно не дрался.
Я стал глупо извиняться – мол, чёрт дёрнул, не знаю, что на меня нашло, но всё-таки согласись, Жень, соблазнительно
Женька (26 лет) внимать моим оправданиям не стал. Голова его исчезла за перегородкой и больше до самого Куйбышева не появлялась. Мне даже стало её не хватать.
Дальше мы, кажется, пересели на электричку. Потом топали ещё километра три. Потом ставили палатки. Ели-пили.
Потом я пошёл соревноваться со своими песнями и пролетел на первом же туре.
И, загрустив, пошёл бродить по лагерю. И окрестностям.
Грусти моей поприбавилось, когда на лесной тропинке я вляпался в говно.
Пришлось потом долго отмывать кроссовку в местной канавообразной речушке.
И это впечатление, наряду с гадкими архаичными туалетами типа «уборная» (дырки в земле, никаких перегородок, и всё это обтянуто по бокам полиэтиленом, и перегородка между мужским и женским отделением – также полиэтиленовая и рваная) напрочь заслонило все остальные фестивальные впечатления.
Наша интеллигенция научилась читать умные книжки и петь умные песни. Но обустраивать места интимного пользования не научилась и до сих пор.
А, может, в самом деле, зря я рефлексирую? Может, подавляющему большинству соотечественников очень нравится коллективно справлять большую и малую нужду?
Вечернее-ночное сидение на горе я помню смутно. Помню, занимали заранее места на горе. Потом сцена в форме гитары внизу, на реке, осветилась электрическим светом, и часов на пять-шесть-семь затянулся концерт.
Кажется, когда со сцены запевали гимнообразные песни, вся гора вставала, подпевала и подмигивала фонариками и свечками.
А ещё, помню, гвоздями фестиваля были молодые Иваси – Иващенко с Васильевым, ходившие от костра к костру со своими песнями. У каждого костра они собирали большую толпу, и всё пели, и пели, и пели.
Вокруг на длинных прутиках торчали микрофоны от портативных кассетных магнитофонов. Потом эти лесные записи расходились по стране десятками копий.
Студийная запись в нашей среде ещё не была как следует налажена.
А потом фестиваль кончился, и Женька Меренков, уроженец Магадана, пригласил нас в свою куйбышевскую квартиру, которую его мама получила за годы, отданные труду на просторах Сибири и Дальнего Востока.
Помню, мы накрыли на стол (точней, на пол, разложив клеёнку) и долго ждали, пока помоются все девочки. Очень хотелось есть, но руководство (то есть сам Меренков) почему-то считало неприличным начинать трапезу в отсутствие женской
И, видимо, очень тщательно.
Так что я, например, сутки не жрамши, изрядно измучился, глядя на накрытый на полу обед. И заклялся впредь ездить куда бы то ни было с этой компанией – тем более на эту неудобоваримую «Грушу».
Свой обет я держал 14 лет. Пока Вова Розанов не соблазнил меня отдельным автобусом, который пришёл в арку возле кинотеатра Ханжонкова только на вторую ночь. И тащился до «Груши» целые сутки, то и дело ломаясь.
Это чудо отечественной автобусной техники предоставила нам забесплатно московская организация лужковской партии «Отечество». Словно репетируя своё поражение на выборах и подтверждая известную поговорку про бесплатный сыр.
В общем, ехали мы, ехали и, наконец, приехали.
Ничего не изменилось.
То есть почти ничего. Больше стало торговли, ещё меньше стало «наших» песен. За умеренную плату можно было арендовать мобильник и поговорить с Москвой. Купить пластиковую бутылку с палёной водкой. Покушать чего-нибудь не из костра, а из ларька.
Но всё так же развевались на ветру целлофановые паруса примитивных дырочно-выгребных туалетов.
Всё также у каждого костра обособленно кучковалась самостийная компания, плохо переваривавшая чужаков.
И я снова не завоевал никаких призов.
А в лесу снова вляпался – кроссовкой в говно.
Ощутив, что это уже становится традицией, я решил пресечь сие на корню.
И боле я на «Грушу» не ездок.
Пусть не стал лауреатом, зато и обувь больше не пачкаю.
Д
Двадцать пять кругов по палубе
Лето 89-го. Теплоход «Зосима Шашков» круизирует туда-сюда по Волге. Теплоход полон сотрудников МИДа разного ранга, включая курьеров и секретарш. Я состою в команде артистов, нанятых за бесплатное питание и проживание развлекать этих самых МИДовцев.
Живём мы вчетвером: я, Паша Максименко (бард-импровизатор, лет на 10 постарше меня) и два диск-жокея, которых ещё не переименовали в ди-джеев.
Одного, повыше, кажется, звали Олегом.
Олег в начале путешествия дружил с Ленкой Швецовой из МИДовского культурного центра, потом переключился на её подругу, которая в этом же центре занимала пост повыше и была ответственной за всю нашу культурную программу. А Ленка Швецова осталась без пары.
Вместе с ней на теплоходе путешествует её брат, также озабоченный молодой человек. Оба они, кстати, генеральские дети. Этот самый Ленкин брат захаживает в гости к нашим диск-жокеям.