Маг и кошка
Шрифт:
Балкис шла рядом с Антонием. Она смущенно молчала и старательно гасила раскаленные угольки гнева. Не так уж сильно она злилась, конечно, — да и злилась только потому, что Антоний, молча шагавший рядом с ней, все еще выглядел как пришибленный — смотрел перед собой и словно ничего не видел. Балкис догадывалась, какое безумное искушение ему довелось испытать, как, наверное, его телу хотелось поддаться этому искушению!
Но еще она думала о том, какой силой воли надо обладать, чтобы отказаться.
Конечно, если воительницы сказали правду и если Антоний прежде никогда не возлежал на ложе
Так она шла и пыталась справиться со злостью, и всеми силами гнала от себя воспоминания о том, что ей говорили воительницы, — о том, что Антоний по уши влюблен в нее — настолько влюблен, что не в силах был совершить ничего такого, что причинило бы ей боль.
Вернее — причинило бы ей боль, если бы и она была влюблена в него. Но ведь она не давала ему повода думать так! Наверняка не давала! Он был всего-навсего неотесанным деревенским парнем, если на то пошло, непросвещенным и наивным простаком. Вот придут они в Марканду — и там он совсем растеряется, когда окажется посреди хитросплетения улиц большого города, когда столкнется с интригами при дворе пресвитера Иоанна!
Однако Балкис была вынуждена признать, что здесь, в далеких странах, Антоний ориентировался лучше ее и вовсе не уступал ей в сообразительности. Да, она имела опыт дальних странствий, но и Антоний был не новичком в путешествиях по пустыне, он кое-что знал о тех местах, что им предстояло посетить, из разговоров с караванщиками. К тому же он был довольно хорош собой. Эта мысль пришла к Балкис сама собой. В самом деле, ей не нужно было долго вспоминать то странное тепло, что разгорелось в ее груди, когда он впервые увидела Антония, то, как часто тогда забилось ее сердце. Намного труднее ей было забыть об этом чувстве, потому что оно было ей слишком знакомо и напоминало то, что она переживала в обличье кошки в пору течки. Увы, стоило ей взглянуть на Антония — и это чувство вновь овладевало ею. Одного воспоминания о первой встрече было достаточно для того, чтобы сердце девушки забилось чаще.
Балкис решительно отбросила эти мысли, заставила себя разозлиться. Да как он вообще мог смотреть на другую женщину с желанием! Как он смел созерцать обнаженное женское тело! Да, да, у него не было иного выбора — но все равно! Пусть он отказался от утех, но все же…
Конечно, на нее в этом смысле он и надеяться не мог, но разве дело в этом? Если он был в нее влюблен, то любая Другая женщина должна была бы оставить его совершенно равнодушным.
Так ли?
Но тут Балкис пришли на память настоящие кошки в состоянии течки — то, как они были готовы спариться с любым котом. Она не могла избавиться от подозрения, что некоторые женщины могли вести себя точно так же и что только любовь к мужьям удерживала их от такого поведения.
И все же, несмотря на злость, Балкис все больше и больше поддавалась сомнениям. А сомнения эти проистекали из уверенности в том, что женщины-воительницы лучше ее поняли Антония — поняли, что он влюблен в нее, влюблен глубоко и страстно. Мало того: как ни старалась Балкис уверить себя в обратном, она все сильнее убеждалась в том, что и сама питает к Антонию более
Балкис сердито покачала головой и попыталась выбросить из головы все мысли, что мучили ее. Тут-то она и увидела впереди реку.
— Антоний, посмотри! — воскликнула она. — Это наверняка граница! Перейдем реку — и покинем это царство ведьм! Нам не придется пересекать всю страну!
— Перейдем? — Взгляд Антония наконец стал более или менее осмысленным. — Реку? — Он окинул взглядом широкую полосу серо-зеленой воды. Наконец то, что сказала Балкис, дошло до него. Он встряхнулся. — Граница…
Он обернулся и посмотрел на девушку. В конце концов он избавился от транса. Балкис была готова поклясться, что слышит, как включился в работу мозг ее спутника, и постаралась мысленно убедить себя в том, что столь целительно на Антония подействовало не то, что он видит ее, а мысль о том, что они могут покинуть Великую Феминию, прошагав по ней всего один день, а не сорок два.
— Точно! Мы уйдем из этой страны! Прекрасная мысль! — воскликнул Антоний и решительно зашагал к реке.
Потом он долго молча ходил по берегу, поглядывал на быстрый поток и хмурился — о чем-то сосредоточенно размышлял. Балкис начала нервничать и наконец не выдержала.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О судьбе того бедолаги, которого мы встретили на дороге, — признался Антоний. — Как ему не повезло, что у него не было такой мечты, как у меня. Мечта спасла бы его.
Балкис чуть было не поинтересовалась, что это за мечта, но в последнее мгновение прикусила язык, испугавшись того, что в ответе будет упомянута она. Она задала спутнику другой вопрос:
— И еще ты, наверное, думаешь, что и тебя могла ожидать такая же страшная судьба?
— О нет, этого бы ни за что не случилось, — с непоколебимой уверенностью ответил Антоний.
Это успокоило Балкис, и она проговорила немного резко:
— Почему же? Ты так уверен, что не потерял бы счет дням?
— Нет, — покачал головой Антоний. — Я уверен в другом: я бы и не начал их считать. — Он умолк, задумался. — Конечно, я не догадывался о том, какая кара может ожидать меня за отказ, но оказалось, что это не кара, а награда. Так что все к лучшему.
Балкис смотрела на него, не мигая, потрясенная тем, с какой легкостью он произнес эти слова. Скорее всего в то время Антоний и не помышлял ни о наказании, ни о награде. Что же заставило его столь решительно отказаться, если он даже не подумал о последствиях?
Она решила, что не желает знать ответ, и требовательно вопросила:
— Что ты ищешь?
— Мост или брод, — ответил Антоний. — Нашел!
Балкис посмотрела туда, куда показывал юноша, и увидела место, где дно реки подступало к самой поверхности по всей ее ширине.
— Вроде бы там порог. Как думаешь, глубоко там?
— Фут-два, наверное. Главное — не сильно отклоняться влево и вправо, — сказал Антоний. — Видишь, по обе стороны вода намного темнее? Мы пойдем там, где мелко. — Он обернулся и посмотрел на девушку с такой искренней, обезоруживающей улыбкой, что она не смогла обвинить его в задней мысли, когда он спросил: — Может, перенести тебя?
Но Балкис за последние часы столько передумала, что мгновенно встревожилась.
— Спасибо, мой добрый спутник, — сказала она, — но я вполне могу перейти сама.