Маг моего сердца
Шрифт:
— Отдохнуть бы тебе, красавица, — вздыхала кухарка. — Ребеночку-то небось тяжело…
— Откуда вы знаете? — еле разлепила я пересохшие губы.
— Да что ж я, тяжелых не видела? — усмехнулась женщина. — Чай не первый год на свете живу…
Я не смогла сдержать улыбки. Ну, живет-то она гораздо меньше — но память говорит ей об обратном. Забавно, все-таки…
Этой ночью я спала крепко и долго — организм, носящий ребенка, с возмущением потребовал свое.
А когда проснулась…оказалось, что умерло еще трое. Вновь на заднем дворе запылал костер. Зато одна из двух оставшихся
— Неужели мы переживем это, о, демоны! — шептала я, промокая пот со лба спящей девушки.
А ведь мир, переживший чуму, поднимается на другой — более высокий уровень развития…
Но до этого момента было еще далеко. Один за другим падали от страшной болезни жители города, умерших соседи сжигали вместе с домами. Счастье, что люди сразу перестали собираться на площади, старались не выходить из домов и поменьше общаться друг с другом. Когда силы немногих выздоровевших и, милостью свыше, не заболевших были на исходе, мы с герцогом поняли: чума наконец-то идет на спад. К тому времени миновало почти два месяца с рокового дня, когда крыса укусила бедняжку Даниэлу. Все крысы и все блохи в городе были истреблены старательными жителями. Роковое болото-рассадник, страшный отголосок Мира-на-краю, я обнаружила и уничтожила аннигилятором. И в тот момент, когда, казалось бы, дела пошли на лад — внезапно свалился Энрике.
— Я не выполнил свой долг, не закончил дела, — бормотал он, мечась между сознанием и забытьем.
— Ваша светлость! Ну что же вы, — вздыхала я, меняя ему простыни. Из живых слуг-мужчин остались только конюх да кучер, но они годились больше для ухода за лошадьми, нежели за больным герцогом. Да и вообще еле таскали ноги.
Мой живот уже был отчетливо виден, но пока, слава стихиям, не мешал при ходьбе. Тяжкие недели сделали из меня первоклассную сиделку, и я даже задумалась — не организовать ли в городе какие-нибудь курсы по уходу за больными, а заодно и госпиталь. Это не совсем соответствует эпохе, но ведь и не нарушает никаких внутренних законов, так почему бы нет? Только бы Энрике поправился — без него город останется брошенным…
— Давай же, твоя светлость, открой глазки, — приговаривала я, убирая гной со вскрывшегося бубона.
Обычно после этого наступал кризис — и человек либо умирал, либо выздоравливал.
Энрике повезло. Мне тоже. Да и мир оказался счастливчиком.
С гибелью герцога мы бы приблизились к краю — в прямом и переносном смысле. Ибо треть населения мы потеряли, но я поняла это уже после выздоровления моего высокородного пациента, когда, наконец, улучила минутку и пересчитала, с помощью карты, всех выживших.
Сожженный на треть город мы отстроили.
Как только мир избавился от смрада болезни и вновь задышал полной грудью, меня поздравил не только Правый творец, но и креадоры нашего семиугольника — Рихард, пряча глаза, Этель, искренне улыбаясь, и Джон, серьезно произнесший: "Это подвиг". Оказывается, все следили за событиями и переживали, надо же… Творец в своем мире — всегда одиночка, и никому нет до него дела. Но наш случай — редкое исключение.
Я успела даже выстроить госпиталь —
Отошли воды.
Я не беспокоилась, считая, что до родов еще никак не меньше двух-трех недель. Но моя Тина решила иначе.
Я жила в своем доме одна — не выношу присутствия чужих, пусть даже они созданы мной. Боли пока не было. Я оделась, накинула мантилью и вышла прямо под звездное небо. Крупные, как никогда, сияющие светила висели низко, словно грозди волшебного винограда.
— Ты родишься в чудесную ночь, Тина, — вслух проговорила я и направилась вверх по улице к жилищу повитухи.
Собственно, сама повитуха не пережила эпидемию. А вот ее дочь Дора — та самая девушка в мантилье — выкарабкалась, и теперь заняла в городе место матери, помогая женщинам, как умела.
Как умела.
"Надеюсь, ты сумеешь, Дора", — думала я, стуча медным кольцом по двери. Живот, наконец, прихватило — не сильно, но ведь это только начало, — и я вздрогнула.
А что если… Было бы очень жаль умереть так нелепо.
Заскрипел засов. Заспанная Дора открыла. Но стоило ей увидеть меня — сон слетел с девушки, словно сдернутая ветром шаль.
— Хранительница! Уже? — поняла она.
Я кивнула, схватившись за живот. На этот раз взялось сильнее.
Дора, босая и в рубашке, распахнула дверь настежь. Я перешагнула порог. Дверь мягко закрылась.
Теперь мы или выйдем отсюда вдвоем или…
"Никаких "или", сеньора Баум, — сказала я себе. — Все рожают — и ты родишь".
Дора подстелила на кровать тряпицы, я улеглась сверху, а она поставила воду греться, приготовив ножницы и острый нож, которые прокалила на огне.
Дальше часы текли для меня то быстро, то медленно. Иногда боль, поднимаясь из глубин тела, сжимала меня в точку, заставляя увидеть бездну. Потом отпускало, и я, казалось, возносилась на вершину блаженства, где не чувствовала ничего.
— Потерпите сеньора, вы сильная. Вы молодец!
Я не сильная. Я обычная женщина — маг, креадор, какая разница, если магического способа родить ребенка не существует.
Дрова, до сих пор весело потрескивающие в огне, теперь издавали зловещий, неприятный звук.
Подкатывала тошнота. Хотелось… утонуть в той самой бездне, которая то и дело открывалась передо мной.
— Вы молодая, сеньора, у вас все должно быть хорошо!
Интересно, кого она успокаивает: меня или себя? По меркам здешнего мира я не такая уж молодая: двадцать девять лет! В этом возрасте многие тут уже могут задумываться о внуках.
После особенно долгой и болезненной схватки я откинулась на подушки, не в силах шевельнуться.
Дора тем временем привязала веревки к ножкам тяжелого дубового стола и, сделав петли на концах, дала мне в руки.
— Тяните, сеньора. И тужьтесь. Осталось недолго.
"Ты слышишь, Тина? Как ты там, доченька? Скоро мы увидимся"…
Вцепившись в петли веревок, я потянула — и конечно же сдвинула стол с места.
— Ох и силища у вас, сеньора, — покачала головой Дора. — Ну ничего. Авось нам хватит времени.