Магистр
Шрифт:
Лишь теперь пропели трубы – копейщики и щитоносцы стройными рядами двинулись на лангобардов, понёсших большие потери. Ромеи наступали с флангов, мечи медленно перемалывали человечину – богини победы и удачи, отвернувшиеся было от православного воинства, вновь с интересом поглядывали на него.
– Уходим! – крикнула Елена, с трудом отрываясь от страшного зрелища. – Все живы?
– Да все вроде, – выдохнул Котян, управляясь с трофейным конём.
За лесом, за холмами открылась виа Аппиа Траяна – прямая, как стрела, дорога, мощённая плитами из травертинского камня.
– Зачем вот мы бросились в обход лангобардов? –
– Но ты же сама нам приказала! – растерялся Котян.
– А зачем ты меня послушал? – набросилась на него женщина. – Видишь же, что глупости говорю! Надо было по-своему сделать, правильно!
Малость обалдевший печенег оглянулся на посмеивавшихся булгар, но не рассердился на Елену, надувшую губки, а вздохнул:
– Да какое там «правильно»… Я ведь уверен был, что лангобардов сметут в одно мгновение! Видывал я атаки катафрактов, видывал… Тараном бы прошлись по бунтующим, перелопатили бы всех, как навоз! А оно вишь как…
– Ладно, – Мелиссина тоже испустила вздох, – впредь будем умнее. И осторожнее. Ходу!
И пятёрка конных поскакала по гладкой виа к Беневенту.
Дорога уцелела не везде – лангобарды потихоньку разбирали её на хозяйственные нужды. Добывать камень и обтесывать его они не умели, а тут готовые плиты – бери, не хочу. И брали. Разбирали прекрасный языческий храм – и складывали церковь-уродца, церковь-нелепицу, кривобокую, перекошенную, неуклюжую. Частенько эти новоделы заваливались, погребая неумелых зодчих, но иных архитекторов уже не было… Перевелись, ибо крах империи означал и гибель цивилизации.
Елена не слишком интересовалась историей, и воспоминания о славе римской не щекотали её тщеславие. Она выросла с сознанием, что ромеи и есть римляне, продолжатели великих дел предков. Ведь вокруг неё сиял великолепием Константинополь, Второй Рим, «Город-Царь»! И только в Италии к женщине пришло понимание того, что истинное величие минуло безвозвратно, что оно отделено от неё веками варварства и давно кануло в Лету. Ромеи – потомки не римлян, а греков, приневоленных цезарями, а ныне они тщатся в жалких потугах соответствовать былой царственности, которую постигло забвение.
Впервые это тоскливое ощущение разрыва и утраты Елена почувствовала в Беневенте, когда проезжала под триумфальной аркой Траяна, когда огибала заброшенный амфитеатр, где во время оно бились гладиаторы и ревели толпы народу, а ныне паслись козы; когда пересекала реку Сабато по великолепному каменному мосту. А сама дорога? Виа Аппиа тянулась от Рима до самого Брундизия, главного порта империи, и добраться по ней из конца в конец можно было за пару недель. А император Траян проложил еще одну дорогу от Брундизия до Беневента – через Бариум, спрямив путь и ускорив прибытие дня на три. В ту пору вдоль виа непрерывной чередой тянулись милевые столбы, через каждые десять миль путников и всадников ждало место отдыха – с гостиницами, с почтовыми станциями, где вам меняли лошадей, а сейчас…
А сейчас даже не все столбы уцелели, а уж о гостиницах и речи не шло. Больше всего на обочинах сохранилось гробниц – гробниц в виде алтарей, в виде пирамид, башен, колонн, катакомб, столбов. Когда спутники разбивали лагерь в укромном месте и натягивали шатёр, Елена отправлялась бродить среди древних могил, с трудом разбирая эпитафии.
«Аталий Серран Рабирий, отпущенник Г. Аталия
«Клавдий Секундин. Не грусти ни о чём!» «Помпония Виталина умерла на ложе любви»…
…Они ехали по благословенной земле Кампании, как и прежде осиянной солнцем, «Счастливой Кампании». Как и века назад, на востоке лиловела зубчатая линия Апеннин, сияло солнце, зеленели склоны пологих холмов. И под этим солнцем, среди этой зелени лежали руины великой эпохи. Елена проезжала мимо обрушившихся гробниц и развалившихся стен, лишь кое-где встречая заброшенный, необитаемый дом, мимо оград, заборов и плетней, мимо развалин Капуи, сто лет тому назад захваченной сарацинами, а ныне лежавшей в запустении. И лишь однажды прошлое ожило – милях в тридцати от Рима, на станции «Три харчевни», которую, бывало, нахваливал Цицерон.
Проехали Синуэссу и Минтурну, миновали Таррацину и Аррицию у подножия Альбанской горы, и вот виа Аппиа уткнулась в ворота Св. Себастьяна, знаменуя конец пути и прибытие в пункт назначения. В Рим.
– Подъезжаем! – оживилась Елена.
Прежние квадратные башни в стене Аврелиана, фланкирующие Аппиевы ворота, кто-то надстроил башнями круглыми и снабдил зубцами. Вероятно, тот самый, кто дал воротам имя Святого Себастьяна.
Размеры Вечного города поражали даже издали, и Мелиссина взбодрилась, надеясь быть потрясённой чудесами и диковинами.
Стражники у ворот, молодые и нагловатые, хором отпускали комплименты Елене, зачастую весьма сомнительного свойства, но женщина не обижалась на италийскую несдержанность, и Котян перестал хвататься за меч.
Виа Аппиа продолжалась и за воротами, ныряя под акведук Антонина, который снабжал водою исполинские термы Каракаллы, раскинувшиеся неподалёку, на трёх уровнях. Но и тут Елену ждало разочарование – стены бани, некогда отделанные мрамором, ныне краснели кирпичной кладкой, кое-где разобранной до бетонной сердцевины.
– Давайте посмотрим, что там, – предложила посланница.
– А что там? – с любопытством спросил Котян.
– Это баня, вроде Зевксиппа. [52]
– Такая здоровенная?!
– Да! – гордо ответила Елена.
Когда же они подъехали к термам, она поняла, что гордиться особенно нечем, – колоссальные своды терм кое-где уже были провалены, и солнце играло лучами на остатках мозаик из порфира и жёлтого нумидийского мрамора. В лучшие времена солнце в термы заглядывало через огромные полукруглые окна, бронзовые переплёты которых были заделаны тонкими пластинами полупрозрачного гипса цвета слоновой кости, дабы ровный золотистый свет заливал залы, где любой римлянин мог бесплатно поплескаться в бассейне с горячей водой, принять ванну, размяться в гимнасии, почитать в библиотеке, пообедать или заглянуть к обученным проституткам. Теперь же драгоценные полы были усеяны мусором, и только хриплое мявканье бродячих кошек пускало эхо в великой пустоте, размером своим сравнимой разве что с собором Св. Софии.
52
Зевксипп – крупнейшая баня в Константинополе.