Магистр
Шрифт:
– Идёмте отсюда, – вздохнула Елена.
В молчании они проехали остаток Аппиевой дороги до старых римских стен, сложенных Сервием Туллием. За ними дорога пролегала будто в ущелье из высоких зданий – с дверьми и окнами, но с обрушившимися крышами. Говорят, что прежде на римских улицах не было зелени. Что ж, теперь тут всё пошло в рост – из руин вымахивали стройные кипарисы и кривоватые пинии, похожие на зонтики, а ограды, щербатые стены домов перевивал тёмно-зелёный плющ, символ забвения и печали.
– Ну и акведуков у них! – воскликнул
– Когда-то тут жил миллион человек, – вздохнула Елена, глядя, как по разваленной арке акведука Марция стекает водопадик, наполняя маленькое озерцо.
– Ничего себе! – выдохнул впечатлённый Тарвел. – А теперь сколько?
– Не знаю, – равнодушно ответила Мелиссина, – тысяч тридцать от силы…
Они провели коней краем озерца, по сути – огромной лужи, до Большого цирка, и видом, и величиной похожего на константинопольский Ипподром, и свернули на широкую улицу Патрициев. Каменные плиты, коими она была вымощена в незапамятные времена, давно скрылись под слоем земли, и великолепная улица больше напоминала деревенский просёлок с пыльными колеями, набитыми в густой траве. Патрицианскую улицу с обеих сторон зажимали ряды домов, редко где целых, в основном развалившихся до первых этажей, а кое-где и вовсе чернели пустоши – места старых пожарищ. Выморочный город…
Однако именно здесь Елене встретились первые жители некогда многолюдной столицы – тяжёлая повозка, запряжённая шестёркой лошадей, проезжала со стороны Колизея, полная нарядных гуляк, – двое молодых людей распевали, две девушки смеялись, а усатый и хмельной возница расслабленно улыбался, не погоняя упряжку, а лишь направляя её.
Молодые люди обратили внимание на красивую женщину, и Елена тотчас же решила воспользоваться этим преимуществом пола. Подъехав поближе, она громко спросила на латыни:
– Приветствую вас, но не знаю, понятен ли вам мой язык?
– Кто же в Риме не знает латыни? – воскликнул усатенький молодчик в грубой рясе. – А с кем я имею удовольствие разговаривать?
Мелиссина сделала знак Котяну, и тот выехал вперёд.
– Мою хозяйку зовут Елена Росена, [53] – сказал он, – она весьма знатная дама и едет поклониться святым местам.
– А сам-то ты кто?
– Печенег.
– Печенег?! В первый раз встречаю печенега, говорящего на языке Овидия!
53
Росена – Русская (Эльгой Росеной ромеи называли княгиню Ольгу).
– Можно подумать, – звонко воскликнула одна из девушек, светленькая, в простенькой медной диадеме, –
Все, сидевшие в повозке, рассмеялись. Елена тоже улыбнулась и забросила крючок:
– Я хотела бы снять подходящий моему положению дом. Не подскажете ли, где мне найти такой?
– Обязательно подскажем! – заверил её усатенький монашек, бросая пылкие взгляды.
– И покажем! – добавил ревниво его товарищ, мирянин с козлиной бородкой. – Эй, Алагис, поворачивай!
Возница не сразу сообразил, чего от него хотят, и потом ещё долго катался по улице туда и сюда, пока не развернул повозку.
– Я знаю один хороший дом возле Септизодия! – громко сказала светленькая. – Настоящий дворец! Год назад там проживал Фароальд Носатый, а зимой его жена Ивантия померла, и он отъехал, оставив сторожить моего дядьку. Дом просто чудесный, вам понравится!
– Посмотрим, – улыбнулась Елена. – Поехали! Кстати, как зовут моих новых провожатых?
– Я – Ильдерик! – стукнул себя в грудь усатенький. – Слуга Господа, замаливаю грехи родителей в монастыре Святого Германа.
– А я – Адемар, сын консула Зотто, – представился козлобородый.
– Алоара, – мило улыбнулась светленькая, поглядывая на булгар.
– Берта, – томно произнесла чёрненькая.
– Поехали!
– А это кто? – послышался громкий шёпот Алоары. – Тоже печенеги?
– Сарацины они, – со знанием дела сказала Берта. – Видишь, какие у них тюрбаны?
– Это булгары, – улыбнулась Мелиссина. – Органа. Тарвел. Куверт.
Она называла имена своих спутников, а те по очереди склоняли головы. Алоара была просто очарована.
Ехать пришлось недолго, Септизодий находился почти что рядом – высокое здание в три этажа, украшенное колоннадами. В нём никто никогда не жил, а вот неподалёку обнаружился старый римский особняк-домус. Домус прятался в запущенном парке, гулять по которому было невозможно, – старые деревья давно попадали, устроив бурелом, а молодая поросль заполнила собою все просветы, включая аллеи. Одичавшие розы и виноградные лозы заплели стволы и мраморные статуи, полуразрушенные гроты и пересохшие фонтаны. Кованые решетки ограды были уворованы столетия назад, но теперь и сам парк охранял подступы к дому лучше всяких частоколов.
Все – приезжие и местные – отправились к дому пешком. Заметив, что Елена идёт налегке, Берта удивилась.
– А где же ваши вещи? – спросила она. – У знатной дамы должно быть много нарядов!
Елена улыбнулась.
– Откуда же я могла знать, что носят в Риме? – сказала она. – Что это на тебе?
Берта посмотрела на своё платье до пят, огладила его руками:
– Это сюркени.
Так называлась женская разновидность котты, плотно облегавшая грудь. Поверх неё девушка надела сюрко – безрукавку с разрезами по бокам и такую же длинную, как котта, а хрупкие плечи Берты прикрывал легкий плащ с серебряной застёжкой-фибулой на плече.