Магия театра (сборник)
Шрифт:
— Да? — спросила Эмма после паузы. Вопрос получился какой-то скептический.
— Ну да, — сказал Росс. — Дерево — то, что движется, и то, что неподвижно…
— И что происходит с этими мальчиками?
— Ничего особенного… Представь, что ты дерево. А все вокруг движется… и остается неизменным. Каждая капля дождя становится событием. А впереди сто лет…
— Так что же происходит с этими мальчиками?
— Да не бывает таких мальчиков, это всего лишь легенда. Если понимаешь, что такое мгновение… И таких мгновений —
Снежинки летели гроздьями. Семьями.
— Расскажи о своей книге, — попросила Эмма.
Росс внимательно на нее посмотрел. Перевел взгляд на каракули на снегу; они бледнели на глазах, исчезали, будто и не было.
— Слишком холодно, — сказал наконец. — Надо идти… Как-нибудь потом.
Когда они скатились с горы, когда, пошатываясь и посмеиваясь, поднялись на ноги, когда Росс взялся сбивать с Эмминой куртки налипший снег, когда она ощутила его тяжелую руку на своем боку, когда он стал сдувать снежинки с ее волос — она вдруг подумала с обидой, что, может быть, он просто не видит в ней женщину?
Может быть, она навсегда останется для него Сашей, тощим пареньком с короткой стрижкой, учеником, ребенком?
— Боюсь, у меня не получится вообразить себя ни деревом, ни ручьем, — сказала она, отстраняясь.
Прошла секунда, прежде чем он оторвал ее от земли. Приподнял. Привлек к себе:
— Ты не ручей. Ты река…
Снег перестал.
Когда они уже подходили к крайнему дому единственной сельской улицы, тучи — вернее, одна большая, на все небо, туча — стянулась к востоку, будто навстречу огромному пылесосу, а западный край ее загорелся и пропустил солнце.
Эмма распечатывала пачку чая. Сперва осторожно разорвала прозрачную пленку, и пленка зашуршала, обнажая картонную коробочку с поверхностью и тисненой и гладкой, похожей на старинный переплет. Эмма надорвала блестящий клапан, и коробка открылась, а внутри, как сокровище в сундуке, лежала еще одна упаковка — из зелено-вато-желтой фольги, и когда Эмма разрушила ее целостность, ей в лицо пахнуло чаем, солнцем и еще чем-то из детства, хотя в Эммином детстве упаковки чая были совсем другие…
Росс снял с печки кипящий чайник и по очереди наполнил две большие алюминиевые кружки. В кипятке вертелись, распрямляясь, черные листья чая.
Они сидели перед печкой, почти соприкасаясь головами. Над кружками поднимался пар; потом Эмма открыла чугунную дверцу и осторожно, кончиками пальцев берясь за каждое поленышко, добавила топлива в маленький деревенский ад.
Несколько хвоинок попало в огонь по ошибке. И каждая тут же свернулась красным кольцом.
Эмма оторвала взгляд от огня — и покосилась на сидящего рядом. Росс выводил цепочку знаков на обрывке бумаги; заметив Эммино внимание, отвлекся и поднял голову. То ли потому, что в глазах у нее отпечаталось пламя, то
— Что случилось? — спросил Росс.
— Ой, — сказала Эмма. — Извини.
— Тебя что-то напугало?
— Нет, — сказала Эмма. — Просто закружилась голова.
Она избегала смотреть на него.
— Надо бы нам сходить к роднику, — сказал Росс после паузы. — Завтра уже не пройдем, тропинку развезет.
— Откуда ты знаешь? — почти выкрикнула Эмма.
— Что — откуда?
— Откуда ты знаешь, что тропинку развезет?
— Чего тут знать, — сказал Росс, глядя на исписанный листок. — Завтра по прогнозу плюс пять.
Эмма молчала. Ей сделалось неловко.
И, чтобы загладить эту неловкость, она сказала:
— Тогда пойдем к источнику.
Росс шел впереди, светил фонариком; справа и слева от тропинки громоздились сугробы, но снег не скрипел уже — мялся беззвучно, и в воздухе был запах не мороза, а воды.
А какое сегодня число, вдруг подумала Эмма. Какой день недели?
В этот момент тучи на небе разошлись, освобождая луну, и Росс выключил фонарик. И Эмма заново увидела все вокруг — темное небо в светлых перьях облаков, далекие огни, острые, как иголочки, черно-белые горы в снегу и в хвое, тропинку и человека, идущего впереди.
И забыла, о чем только что волновалась.
Источник был просто ямой в земле и в снегу, и, когда Росс посветил вниз фонариком, Эмма увидела, что вода в нем будто закипает. Лопались на черной поверхности пузырьки; Росс спустил в источник кружку на веревочке, и, коснувшись воды губами, Эмма убедилась, что пузырьки колючие.
Странно — вода вовсе не была ледяной. Она казалась чуть ли не теплой.
— Какое сегодня число? — вспомнила Эмма, передавая кружку Россу.
Росс странно на нее посмотрел. Заминка была секундная; Эмма не знала, как ее объяснить. Добро бы он просто вспоминал число — но нет, взгляд его снова обратился куда-то внутрь, как будто Эмма спросила про важное и болезненное. Как будто Эмма была роботом-андроидом и не знала об этом, и вот спросила Росса, где ее родители…
— Я не помню, — сказал Росс. — Надо посмотреть календарик.
И они пошли обратно, но теперь Эмме было почему-то тревожно. Она принялась отсчитывать день за днем — в обратном порядке, и скоро поняла, что они больше недели живут в домике с печкой, и что именно сегодня день премьеры, и что сейчас, в эти самые минуты, начинается второе действие, и народная артистка Стальникова появляется в глубине сцены, впряженная в тележку.
Эмма поняла, что это ни капельки ее не волнует. Открытие так удивило ее, что она остановилась.
Десять дней назад… Кажется, что прошло десять лет.