Магия торжествует

Эндрюс Илона

Дубина. Метание срабатывало только в фильмах.

Я выдернула клинок и вскочила на ноги едва вовремя, чтобы блокировать ее удар, когда она ворвалась в круг. Она нанесла удар, и я рассекла ей руку. Кровь намочила кинжал. Спасибо тебе за нож, придурочная.

Сахану разразилась шквалом ударов. Я сократила дистанцию, работая с ней быстро и плавно.

Цвета, шумы, ее движения, ее голубые глаза — все стало таким четким и пронзительным, что почти причиняло боль.

Когда мне было восемь, Ворон отвел меня

к человеку по имени Нимуэль. Его имя означало «мир» на его тагальском, и это было именно то, что обнаруживали его противники, когда набрасывались на него с ножом. Пока я обрабатывала ее, блокируя ее руки своими, обхватывая пальцами ее запястья, используя запястья, чтобы направлять ее удары, порезав ей предплечья, я услышала его спокойный голос в своей голове. «Под мостом, на вершине моста, над мостом, внутри, снаружи…»

Она не тронет и волоска на голове моего сына.

Сахану зарычала, нанося удар за ударом, и находила только воздух. Я порезала ее дюжину раз, но она была чертовски быстра.

«По мосту… Открой окно».

Я парировала на мгновение медленнее. Ее кинжал прочертил ярко-красную линию на моей левой руке. Пока она резала, я вонзила кинжал ей в бок.

Она оторвалась от меня, прихватив с собой кинжал.

Я зажала руку на ране и выплеснула на нее свою кровь, капли превратились в иглы на полпути. Они вонзились ей в лицо.

Она бросилась в туман. Я бросилась за ней, но она нырнула в зелень. Черт.

Позади меня магия изменилась.

— Не в моем доме! — взревел Лютер.

Магия вырвалась из него и разнеслась по комнате, замораживая зеленую дымовую завесу. Пыль взорвалась, каждая изумрудная точка расцвела крошечным белым цветком. Они поплыли вниз под потрясающе красивым дождем, колеблемые малейшим сквозняком, и я увидела сахану в десяти футах от меня, ее лицо было ошеломленным, рот с острыми нечеловеческими зубами разинут.

Зубы.

Я бросилась в атаку, схватив тяжелый микроскоп с лабораторного стола.

Очень трудно остановить того, кто бросается на тебя в полную силу, особенно когда ты прижат спиной к стене.

Она ударила меня, и я ударила микроскопом по ее кинжалу. Лезвие со звоном упало на пол. Я изменила направление удара и ударила микроскопом ей в челюсть. Потекла кровь. Удар отбросил ее назад. Она пошатнулась, вцепившись в меня. Я ударила микроскопом ей по лицу. Она упала. Я приземлилась на нее прежде, чем она успела перекатиться на ноги, и обрушилась с микроскопом, как с молотком. Полилась кровь, густая и красная.

Съешь это, сука!

Я била ее снова и снова, с методичной точностью, направляя вес своей руки в зону удара между ее глаз. Ее лицо представляло собой месиво из костей и крови, но я должна была убедиться, что она действительно мертва.

— Кейт!

Еще один удар. Красные брызги ее крови окрасили крошечные белые цветы, кружащиеся

вокруг нас.

— Кейт! — рявкнул Лютер рядом со мной, его голос был резким. — Она мертва.

Он был прав. Она была мертва. Я ударила ее еще раз, просто чтобы убедиться, выпрямилась и протянула ему окровавленный микроскоп.

Конлан заплакал.

О нет.

Я подбежала к нему и подняла с пола.

— Я держу тебя. Я держу тебя. Мама рядом.

Он завыл. Я поняла, что у меня руки в крови. У меня кровь сахану на его одежде.

Конлан плакал срывающимся голосом, слезы текли по его щекам.

— Ш-ш-ш. — Я покачала его. — Все хорошо. Все будет хорошо. Я держу тебя. Мама рядом. Я никому не позволю тебя съесть. Я убью их всех до единого.

Он никак не мог понять, что она собиралась его съесть. Что, черт возьми, выходило у меня изо рта?

Я раскачивалась взад-вперед. Конлан все причитал и причитал, слезы текли из его серых глаз. О милостивые боги, я травмировала своего ребенка. Я забила человека до смерти у него на глазах. У него останутся шрамы на всю жизнь.

— У тебя есть что-нибудь поесть?

Лютер подбежал к холодильнику и распахнул его. Салат, кувшин с чаем, банка меда.

— Мед, — сказала я ему.

Он принес баночку. Я протянула руку Конлана.

— Налей немного на нее.

Лютер взял ложку и зачерпнул большую ложку меда на руку Конлана.

Конлан шмыгнул носом и облизал руку. На мгновение он засомневался, что это не грязный трюк, а затем сунул руку в рот.

— Младенцам нельзя есть мед, — сказал Лютер слегка деревянным голосом. — В нем может содержаться Clostridium botulinum. Это бактерия, вызывающая…

— Ботулизм. Я знаю. Ему год. Это безопасно. Кроме того, он оборотень, и его бабушка с дедушкой, медведи-оборотни, кормили его медом с тех пор, как он научился держать в руке медовую булочку, что бы я ни говорила, а потом лгали мне об этом в лицо.

— Откуда ты вообще знаешь о ботулизме? — спросил Лютер.

— Когда я была беременна, я мало что могла делать, поэтому прочитала все книги. Я знаю про все кошмары, которые могут случиться. — Я прижала Конлана к себе. — Я знаю о краснухе, бронхите и гастроэнтерите. Его самая большая проблема — не коклюш. Это то, что его выживший из ума дедушка с манией величия пытается его убить.

Я поцеловала волосы Конлана. Никто не посмеет тронуть моего сына. Ни единого волоска на его голове.

Конлан прислонился ко мне и указал на тело.

— Хохо.

— Да, — подтвердила я. — Плохо. Очень плохо.

Он был в порядке. Я избила ее до смерти, и он был в порядке. Теперь все будет в порядке. Мне просто нужно было дышать. Ярость душила меня.

Он заказал мое убийство. Он подверг жизнь своего внука опасности. Пророчество и все видения будущего, которые я получила, говорили мне, что мой отец попытается убить его, но скормить его своим ручным убийцам — это было выше сил даже Роланда.

Лютер пододвинул ко мне табурет.