Магия возмездия
Шрифт:
ГЛАВА 3
Москва, 1998 год
Медленно поднимаясь по лестнице, Инна мечтала только об одном - как можно скорее добраться до квартиры, бросить эти пудовые сумки и упасть в теплую ванну, наполненную ароматной пеной, которая, как написано на этикетке, "придаст бодрости, освежит и тонизирует уставшее тело". На седьмом этаже она остановилась, чтобы немного отдохнуть. С отвращением глядя на тяжелые сумки, брошенные посреди облицованного кафелем светлого квадрата лестничного пролета, она достала сигарету и закурила, вспоминая сегодняшний визит к Фатиме.
– Из-за тебя
Однако мысль о том, что мучиться приходится не ей одной, на какое-то время немного успокоила ее. В памяти сразу возникла яркая картинка происшедших всего несколько часов назад событий. Вот Фатима - маленькая, полноватая женщина суетится в уютной белоснежной кухоньке, ловко загружая в большие хозяйственные сумки банки, пакеты, коробочки. При этом уговаривает ее, как уговаривают маленького непослушного ребенка, который не хочет есть:
– Это, Инночка, очень хороший мед. Ты пробовала настоящий мед?
Нет, не пробовала, а этот мне с Алтая привезли. Вот тут в маленьких баночках фейхоа, протертая с сахаром, очень полезно, тут шиповник, тут облепиха, здесь настой лимонника, он без сахара, будешь разводить и пить. Это очень хорошо тонизирует. Выпьешь полстакана и хоть всю ночь не спи.
– Фатима, я и так могу ночь не спать! Ну зачем мне все эти банки! Сумки же от пола не оторвешь.
– От пола мы их вместе оторвем. Ну, деточка моя, тебе их только
до машины донести, а потом до лифта. Меня же потом благодарить будешь!
– Я тебя и так благодарю. А это что?
Лицо Фатимы расплылось в счастливой улыбке.
– Это перегородки!
– Что?
– изумилась Инна.
– Перегородки от грецких орехов. Их надо заваривать и пить. На
один стакан кипятка положишь одну чайную ложку... А орехи в отдельном мешочке.
– Фатима, милая, я же безоговорочно беру и варенье, и мед, и облепиху - на случай простуды, беру овсяное печенье твоего собственного производства, орехи, пахлаву, чтобы было чем перекусить на случай тотального голода и безденежья, даже лимонник беру, чтобы не спать по ночам, и еще кучу всякой всячины. Но заваривать перегородки
от орехов - это уже слишком. За каким чертом мне это надо,
когда мне лень кофе себе с утра сварить? Может, объяснишь?
– Это очень хорошее средство для профилактики гинекологических
заболеваний, - продолжая радостно улыбаться, сообщила Фатима.
После некоторой паузы Инна, а вместе с ней и Наталья, до этого момента безмолвно сидевшая на табурете, с тупой обреченностью уставившись на два огромных пакета, в которых, помимо продуктов, лежала еще теплая душегреечка на козьем пуху, чтобы не замерзнуть и не простудиться, затряслись в приступе смеха. При этом Наталья постоянно повторяла:
– Ой, не могу, мама ты наша дорогая!
– Она продолжала заразительно смеяться, временами вздрагивая всем телом.
Инна вспомнила этот случай и сама невольно улыбнулась. Любому незнакомому человеку, наблюдавшему эту сцену со стороны, могло показаться, что добрая мамочка наставляет своих неразумных
Наташечка и Инночка действительно были ее любимыми "девочками", только в другом смысле. Хотя, положа руку на сердце, Фатима на самом деле была очень привязана к ним. Несмотря на кипучую молодость, бурные зрелые годы, прошедшие в стенах НИИ, и имея степень доктора философских наук, она под конец жизни осталась одна, похоронив трех любимых мужей. А поскольку собственных детей у нее не было, всю свою нерастраченную нежность она обратила на этих двух девочек, очень похожих друг на друга. Для всех остальных людей на свете она была совершенно другой: кому-то она казалась скрягой, кому-то добродушной и забывчивой мадам, но те, кто видел разгневанную Фатиму, понимал, что она очень жесткая и властная женщина. Даже со своими девочками она не всегда была доброй наседкой, иногда поступая с ними так, как требовали ее собственные интересы.
Вспоминать об этом было неприятно, и Инна подумала, что нужно перестать изводить себя всякими глупостями и попытаться как-нибудь себя развлечь. Волноваться было практически не о чем, потому что она выполнила свою часть работы и теперь ей нужно было только немного подождать.
Инна докурила сигарету и, старательно прицелившись, метко швырнула окурок в вялого таракана, который выполз из мусоропровода. Наблюдая, как он упал, перевернувшись на спину, и начал крутиться в предсмертной агонии в умопомрачительном танце, она воскликнула:
– Ишь ты, чего откаблучивает!
Фразочки подобного рода были ее хобби. К месту и не к месту, в разговоре с Фатимой, с клиентами, подругами, приятными незнакомцами и инспекторами ГАИ она всегда умудрялась ввернуть пришедшую ей в голову одну из крылатых фраз из отечественного кинематографа или мультипликации, что всегда доставляло ей немалое удовольствие. При этом она не забывала скорчить рожу посмешнее, вызывая веселое изумление у работников милиции, с которыми она была близко знакома в силу специфики своей профессии. Иногда это невинное увлечение, если хотя бы что-то имеющее к ней отношение можно было назвать невинным, служило ей хорошую службу. Способность ментов посмеяться порой спасала ее от очередного "субботника", что было не лишним в те времена, когда она только начинала работать на Фатиму.
Легко подняв себе настроение таким несложным образом, она, согнувшись, половчее схватила сумки и в этот момент услышала за спиной громкое сопение, доносившееся из соседней квартиры. В этой квартире проживал отличавшийся вздорным характером дедушка божий одуванчик, терроризирующий местных тинейджеров тем, что стучал их родителям об их маленьких детских шалостях. За это ему неоднократно писали краской на дверях всевозможные пожелания и клички, самой приличной из которых была "настоящий Пердолан".