Магнолия Паркс
Шрифт:
— Я знаю, что там парень, — более уверенно замечает девушка.
— Нет, — неуверенно говорит Паркс. — Я тут сама...
— Я видела, как он туда заходил, — утверждает девушка.
И тут я случайно фыркаю.
Паркс хмурится на меня, качая головой.
— Это была я! Намекаете, что я похожа на мужчину?
— Я его слышу, — замечает консультантка с нотками волнения в голосе.
Наклоняюсь к Паркс и страстно целую ее, чувствуя, как ее напряженное маленькое скованное тело сразу расслабляется. То, какой контроль я имею над ее телом, всегда привлекало и пугало меня. Пожалуй, именно
«Одну секунду», — шепчу я Паркс, а потом подхожу к занавеске и выглядываю наружу.
— Привет, — дарю консультантке, как говорит Паркс, «магическую улыбку».
Девушки творят странные вещи, когда я им улыбаюсь так. Однажды одна даже упала в обморок.
— Привет, — та застенчиво улыбается, мгновенно краснея.
— Хочу кое-что уточнить, — говорю, поправляя волосы рукой. — Какой именно является политика компании? В примерку можно только одному человеку? Или в примерке нельзя заниматься сексом? Ведь и без него здесь достаточно места для выкрутасов другого характера... Понимаете, что я имею в виду?... Например, могу ли я лапать ее в раздевалке? Можем ли мы заняться петтингом здесь? О чем конкретно идёт речь?
Мне даже не нужно смотреть на Паркс, чтобы знать, что та раскраснелась, как и девушка, которая наконец выжимает из себя извиняющуюся улыбку: — Боюсь, политика компании такова, что в примерочной может находиться только один человек.
— Чёрт, — я хмурюсь. — Не повезло, — оборачиваюсь к Паркс кивая. — Подожду снаружи.
Она касается своего рта и кивает.
Я сажусь снаружи, ожидаю её, и на моём лице расползается огромная улыбка. Не знаю, что это значит. Вообще ничего не знаю.
Знаю одно: поцелуй с ней, как приятный душ после особенно тяжёлой игры в регби.
Мама отвозила меня домой, а я был таким разбитым, таким грязным, все болело — и каждую неделю этот душ приводил меня в состояние эйфории.
Казалось, что до этого я не купался годами.
Иногда Паркс приобщалась ко мне, что срывало мне крышу еще сильнее.
Целуя ее только что, я чувствовал, как избавляюсь от этой грязи.
Она выходит через десять минут с вещами, которые решила взять. Я забираю их у неё и несу к кассе.
— Тебе не обязательно за них платить, — говорит она мне вслед.
Я бросаю ей взгляд. Кладу одежду на прилавок.
— Как у вас дела? — спрашиваю у девушки.
Она улыбается, глядя то на меня, то на Паркс.
— Наверное, не так хорошо, как у вас.
И я говорю: — Ну, — игриво свожу бровь вверх, глядя на неё. — Еще не вечер. Может, один из ваших бывших явится и безумно зацелует вас в примерочной.
Она краснеет и смеется. Я беру пакеты, и Паркс выходит со мной.
Она останавливается на улице, смотрит на меня большими круглыми глазами, кусая нижнюю губу так, как мне самому бы хотелось.
— Жаль, что нас прервали, — говорит.
Я киваю и хихикаю: — Мне тоже.
Я загружаю её пакеты в её машину. Паркс кивает на них.
— Спасибо.
Я отмахиваюсь, а она стоит рядом, близко ко мне. Я даже не планировал этого, но мои руки обхватывают её талию. Это происходит само собой, как будто держать её — самое естественное в мире.
— Хочешь сейчас поехать со мной домой? — тихо предлагает
— Да, — киваю. — Да. Очень хочу, но ведь у тебя есть...
— Том, — говорит она.
Натянуто улыбаюсь: — Даже не знаю, что это все значит.
Она устало смеётся, но за этим смехом чувствуется грусть и растерянность.
— Я тоже.
Я беру её лицо в свои руки и целую её. Дважды.
— Подумай над этим и дай мне знать, — говорю ей.
И ухожу прочь.
45. МАГНОЛИЯ
Я вальяжно вхожу в комнату, бросая взгляд то на отца, то на Марсайли, и с театральной небрежностью плюхаюсь в кресло рядом с сестрой.
Марсайли закатывает глаза.
— Почему ты так одета? — спрашивает сестра, нахмурившись, глядя на моё твидовое платье с металлическим монограммным узором от Louis Vuitton.
— Как? — смотрю на себя вниз. — Нарядно? Тебе тоже стоит попробовать иногда так одеваться.
Она ухмыляется.
— Ты сама мне выбрала этот наряд.
Я тихо чертыхаюсь, потому что она права — действительно выбрала. И выглядит она совершенно потрясающе в радужных кашемировых шортах в полоску от The Elder Statesman и темно-синем свитере на шнуровке от Michael Kors Collection. Хотя обувь она выбрала сама. Какие-то грустные, безымянные эспадрильи. Эспадрильи! В Лондоне! Осенью! Боже мой.
— Ужин со всеми моими девочками! — объявляет отец, пока я неохотно сажусь за стол.
Это ужин, к которому я была вынуждена присоединиться, с Бриджит, отцом и нашей мачехой. Дома, само собой разумеется. Похоже, они хотят избежать предполагаемых публичных сцен.
Понятно, что ужин обслуживается персоналом, ведь Марсайли теперь в доме и палец о палец не ударит, ох и лентяйка.
Интересно, из-за этого ли она стала так небрежно подавать мне завтрак в последние годы?
Принуждение удалось, поскольку отец пригрозил, что не будет оплачивать счет с моей кредитки в этом месяце, если не приду, и я уточнила, является ли присутствие единственным условием, и тот сказал «да». Поэтому, во-первых, он идиот, а во-вторых, я, конечно же, оформила это через мою юридическую команду, и теперь этот договор железобетонен.
— Спасибо, что присоединилась к нам, Магнолия, — улыбается отец.
— Конечно, — отвечаю. — Вчера я купила электричный серфборд.
— Окей.
Отец кивает, одновременно с тем сестра хмурится и спрашивает: — Зачем?
— Потому что он стоил где-то десять тысяч фунтов, — отвечаю, прихлебывая воду.
— Просто отлично, — комментирует и вздыхает отец.
— Ты же даже не занимаешься серфингом, — добавляет Марсайли.
— Но могла бы.
— Где? — фыркает Бриджит. — Ты собираешься кататься по Темзе?