Магнолия

Шатилов Валентин

Возникший вокруг сквозняк, все убыстряющийся вихрь тянул уже за собой и Магнолию. Руки ее стремительно зеленели – полупрозрачные перчатки доходили почти уже до плеч. Магнолию охватил ужас: а что будет, когда в это распахнутое окно просунется и ее голова? Да ведь еще немного – и она точно вывалится туда – в ледяной мир, жадно присосавшийся вдруг к земному миру. Она упадет в его зеленую пучину – бульк! – и без возврата. Никто там, в хаосе, даже и не заметит. Если там вообще кто-нибудь есть…

Что-то еще можно было сделать – она чувствовала,

она знала: что-то еще можно… Как-то заклинить расходящиеся створки, остановить их движение…

Не особенно понимая, что делает, Магнолия дотянулась до подноса, стоящего на топчане, сорвала его вниз, не обращая внимания на растекающуюся, обжигающую жидкость, обхватила ладонями металлический судок и замерла, блаженно прикрыв глаза. Эффект был достигнут – створки неведомого оконца перестали разъезжаться. Замерли. Щель между ними была широка – очень широка, просто гибельно широка, но она хотя бы еще больше не разверзалась!

Магнолия лежала боком на накренившемся полу, безразлично наблюдая, как подсыхает на руках жидкость (то ли супа, то ли борща какого-то), как оживают разметавшиеся по полу макароны, как медленно подползают к ее рукам, между которыми зажаты металлические судки, как неощутимо ввинчиваются белыми червячками в тыльную сторону зеленой кисти. Магнолии было не до того – она отдыхала.

И вдруг – хруп! – судки сломались в ее ладонях, будто яичная скорлупа. Рассыпались, развалились! Тот мир высосал из них что-то такое, без чего металлическая структура стала рыхлой, ломкой, почти невесомой. И сейчас эти побелевшие скорлупки мелкими голубиными перышками облепили пальцы Магнолии, толкаясь и суетясь в уничтожающем их потоке.

И тотчас створки неведомого окна вновь начали свое неумолимое движение.

Но передышка не прошла даром – теперь-то Магнолия точно знала, что надо делать. Она встала на колени и, шатаясь, то и дело заваливаясь на четвереньки, быстро поползла к двери.

Дверь была большая, очень большая. Магнолия распластала на ней ладони, прижалась голыми, прозрачно-зелеными руками, плечами. Если бы могла – то она вжалась бы в спасительный дверной металл вся! Но дверь была и так достаточно массивная. Даже слишком массивная для того сравнительно узенького отверстия, что Магнолия пробила в иное измерение. Поверхность двери шипела под ладонями Магнолии, трещала, как раскаленная сковорода, створки оконца в иной мир больше не разъезжались.

Более того – Магнолия почувствовала, что они вроде бы начали поддаваться: медленно-медленно, понемножку, но ей удалось начать их обратное движение. Нехотя, будто две каменные плиты, створки смыкались! Изумрудность плечей начала тускнеть – будто впитываясь в руку, в непроглядно-угольную черноту кожи, которая, наоборот, проступала все явственнее.

Пот жгучими щупальцами лез Магнолии под веки, щекотал лицо, она мычала от дикого напряжения – но гибельные створки закрывались.

С сухим хрустом ладони провалились сквозь железно-деревянную дверь. Магнолия

ожидала этого – успела быстро перебросить их на чистую поверхность, еще не выбеленную, не высосанную страшным сквозняком.

Через некоторое время проломилось и это место, Магнолии пришлось наклониться к самому полу – только там еще оставалась по-настоящему нетронутая белизной поверхность. Туманно-изумрудные наперстки охватывали уже только ногтевые фаланги пальцев – и через несколько минут дело было сделано. Окно в иное измерение окончательно закрылось – даже щелочки не осталось.

Магнолия проверила еще раз, прислушиваясь к себе, внимательно осмотрела свои страшные черные руки – жуткое зрелище, но зелени нигде не было. Точно не было.

Только убедившись в этом, Магнолия грохнулась в обморок.

8

Такой знакомый, такой недовольный голос прогремел как властный призыв к жизни:

– Ты че, спать тут надумала?

– Виктор, родненький! – она вскочила с колен, кинулась к нему на шею. Но – не тут-то было! – Виктор не позволил ей этого сделать.

С роскошным презрением он отстранился от ее объятий и продолжил тем же недовольным тоном:

– Щас не время развлекаться. Затеяла тут бирюльки!

Он был великолепен – в каком-то немыслимо ладном костюмчике, переливающемся черным бархатом. Стоял он под лампочкой – к счастью, лампочка опять стала обычной, пронзительно-желтой, – и светлые волосы его сияли нимбом. Пухлые губы были старательно уложены в гримаску высокомерия, а руки, чтоб не болтались без дела, помещались на тонкой талии. Он с неприязнью оглядывался в каземате, он всячески демонстрировал, что окружающая обстановка, конечно, не для него, что он, вот лично он – не пробыл бы здесь и одной минуты, если б не некоторые обязанности по отношению к этой взбалмошной девчонке.

– Короче! – твердо резюмировал он. – Хватит тут отсиживаться, когда все наши за тебя как звери пашут. Сбор в а-икс-гэ. Поняла? Повтори, когда сбор.

– Когда? – очумело переспросила Магнолия. Она ничего не поняла.

– В а-икс-гэ! – раздражаясь, прикрикнул Виктор. – Повтори!

– В а-икс-гэ… – неуверенно произнесла Магнолия. – А это…

– Все! Некогда! – отрубил Виктор. – Не опаздывать.

И исчез. Только воздух колыхнулся.

– Но когда это? – торопливо произнесла Магнолия уже в пустоту. И замолчала.

Ну, конечно. Наверняка Виктор успел уже много, пока она тут ковыряется. Ишь как лихо– хлоп, и нет его. Еще небось и удивляется: чего это она там расселась?

А чего это за «наши» такие? И что они за меня делают?

В растерянности Магнолия покачала головой – вот шарады Виктор загадал! И ведь ждут они меня! Когда, где?

А каземат ее, и правда, представлял жалкое зрелище – полный разгром! На полу белесые осколки бывших судков, у топчана ножка подломилась (и когда это она успела?), а дверь – вся в рваных дырах, проломах…