Магнолия

Шатилов Валентин

– А почему же Виктор тебя не освободил? – Магнолия в недоумении остановилась над Доктором, поблескивая осколком стекла.

– Ну, немножко все-таки освободил, – усмехнулся Доктор, тут же расплатившись за свою усмешку коротким стоном – подсохшая было ранка на верхней губе треснула, и оттуда взбухла темно-бордовая капелька. Доктор лизнул ее и пробормотал: – Рот он мне все-таки отклеил. Иначе как бы мы разговаривали? А потом – когда не договорились – опять заклеил. Вернул, так сказать, все в исходную позицию. Хороший мальчик,

аккуратный. Ты режь, детка, режь.

Магнолия ничего не поняла.

– Ты, может, сам попросил его сделать, как было? – предположила она, становясь коленями на мягкие книжные страницы и начиная пилить веревку на набрякших докторских руках. Осторожно, стараясь не поцарапать. Нитку за ниткой, волосок за волоском.

– Эх, нет, девонька ты моя дорогая, – закряхтел от смеха Доктор. – Это он по своей инициативе так постарался. Раз, значит, я не участвую в их общем деле, значит, и они – со своей стороны – не участвуют в моей судьбе. Умывают, так сказать, руки.

– Кровью? – заинтересовалась вспомнив Викторовы слова.

Веревка поддавалась плохо, и Магнолия закусила губку, как школьница, старательно выполняющая домашнее задание.

– Что – кровью? – переспросил Доктор.

– Руки умывают – кровью?

– Да пока нет вроде, – задумчиво пробормотал Доктор и добавил жалобно: – Ох, устал я, детка, разговаривать. Рот очень болит. Давай помолчим?

Магнолия вздрогнула. Кто-то еще был в комнате, кто-то вполголоса говорил одновременно с Доктором. Она затравленно глянула по сторонам.

– Что еще случил ось, – девочка моя? – почти спокойно поинтересовался Доктор снизу.

И чуть не одновременно с ним эту фразу произнес другой голос – глуховатый, бесцветный. Только немножко раньше.

– Кто здесь?! – вскричала Магнолия, вскакивая с колен.

Доктор тоже приподнялся, осматриваясь. Медленно произнес:

– Деточка… что, что такое?..

Магнолия вздрогнула, уставилась на него. Дело в том, что докторский вопрос был точным – как эхо! – повторением вопроса, уже произнесенного кем-то мгновение назад.

– Ты, ты слышишь? – шепнула она. «Что?» – спросил безликий голос.

– Что? – нетерпеливо уточнил Доктор.

– Чьи слова ты повторяешь? – невольно пошатываясь, опасливо спросила Магнолия.

«Ничьи не повторяю», – ответствовал негромкий тусклый голос.

– Ничьи не повторяю! – раздосадованно (насколько ему позволял изуродованный рот) воскликнул Доктор.

«Свои говорю», – подсказал безликий голос.

– Свои говорю! – запальчиво повторил Доктор.

– А ну-ка – скажи еще что-нибудь, – попросила Магнолия. Кажется, она начинала догадываться.

«Что еще за прихоти. Скажи толком – что произошло?» – произнес тусклый голос. И Доктор немедленно, хотя и более эмоционально, воспроизвел эту фразу.

Магнолия почувствовала громадное облегчение.

– Все в порядке! – весело сказала она. – Просто я слышу твои мысли, перед тем как ты их выскажешь.

Доктор

выпучил глаза, замер на секунду, соображая, а потом она услышала: «И что я сейчас думаю?»

– И что я сейчас думаю? – подтвердил недоверчивый докторский голос.

– Ну, я не знаю, что ты там такое себе думаешь, – пожала плечами Магнолия. – Я слышу только то, что ты собираешься вслух сказать.

"То есть то, что уже приняло словесную форму?

– То есть то… – начал Доктор. И смолк.

– Да, – нетерпеливо согласилась Магнолия, опять принимаясь за веревку. – Наверно. Словесную форму. Твои будущие слова.

«И сейчас слышишь?»

– Слышу. Так что можешь не напрягать свой бедный рот. Будем общаться мысленно.

«Вот какие вы, оказывается, супермены».

– Супера, – поправила Магнолия.

«Да уж – супера так супера, – все так же мысленно согласился Доктор. И добавил: – Две жертвы вашего суперства уже вол валяются. Бывшие мои тюремщики. Я, говорит, их заступорил – это Виктор наш. Не будут, говорит, мешать. И так это он горделиво…»

Тусклый голос смолк.

– Что – «горделиво»? – переспросила Магнолия.

«А? Извини. Отвлекся. Перестал словами думать. Как он тут стоял, вспомнил. Красавец наш. Виктор-победитель. Очень уж горделиво разговаривал. Не по-людски. Как полубог, которому дано карать и миловать. Паскудник… Я ведь тогда сразу спросил: хорошо, заступорил – а надолго их хватит – без дыхания лежать? Это же все равно что клиническая смерть. Через пять минут отомрет кора – и что? Считай, нет человека. „Когда надо будет – отступорю!“ Вот и весь ответ паскудника-полубога. А потом просто бросил и отбыл восвояси. Такие вот вы, девочка моя, оказывается, супера всемогущие. Небезопасно с вами простым людям дело иметь…»

Бесцветное бормотание опять стихло.

– Снова не словами думаешь, – сказала Магнолия, продолжая возить стеклом по веревке.

«Да вот, думаю, девочка моя… Не случайно создатель-то ваш ничего не рассказал тогда про ваши способности. Иначе бы вас, наверно, сразу ликвидировали… Хотя, по-моему, подозрения на ваш счет оставались. Да все без толку».

– Какой создатель? Николай Сергеевич Богоравный?

Лохматые концы веревки наконец-то разлетелись в стороны.

– Молодцом, девчушечка, – похвалил Доктор вслух. И добавил мысленно: «Чему, говоришь, равный?»

Взявшись за концы разрезанных веревок, Магнолия начала осторожно сматывать их с отекших докторских рук.

– Богоравный. Николай Сергеевич.

Веревка упала вниз бессмысленной, безопасной кучей. Доктор бережно достал руки из-под спины, принялся слегка поглаживать их одну о другую. Онемевшие пальцы никак не хотели распрямляться.

"Никаких Богоравных я не знаю, детка. Вас соорудил в своей засекреченной лаборатории Петька Горищук. Петр Викторович. Работал он на Калюжного. Кстати, Николая Сергеевича.