Магнолия
Шрифт:
Два месяца уже, как их из больницы перевели сюда – сразу, как только все девочки и мальчики научились более-менее нормально ходить и разговаривать. И два месяца бедные солдаты мучаются в своих круглосуточных караулах!
Прямо перед ее носом завис на своей светлой ниточке крохотный паучок. Замер, затаился. А только что так резво стремился вниз! Боится, глупыш. Надо ж – такой маленький, а тоже боится…
Магнолия отодвинулась, давая ему дорогу. А потом и вовсе поднялась с корточек, вытерла о шорты руку, запачканную бурой землей, влажной после ночного дождя.
Солдат смотрел на нее не отрываясь. И она неожиданно для себя позвала:
– Солдат! А солдат? Как тебя зовут?
А солдат вздрогнул, испуганно отступил на шажок, оглянулся по сторонам – будто в поисках защиты – и, поправив автомат, двинулся как ни в чем не бывало к своему тополю.
Эх, трусишка. Ну и ответил бы – чего, спрашивается, бояться?
А вообще (она это давно заметила), все мужчины – трусишки отчаянные. Всего-то они опасаются, настороже каждую минуту. Эти солдаты боятся, что кто-нибудь залезет на их территорию. Ответить даже, как их зовут, боятся. Юрок, тот тоже – лишнего слова не скажет – все оглядывается по сторонам, поразвесил чуть не на всех дверях таблички «Вход запрещен», а уж в его лабораторию вообще ногой не ступи – сразу заходится аж весь – ругается, пустым рукавом трясет. А самому ведь совсем трудно в лаборатории с одной рукой – Магнолия вполне могла бы помогать ему вечерами, чем смотреть по видику эти страшные, злые боевики, где все только и делают, что избивают и убивают друг дружку…
Доктор, кажется, тоже чуточку жалеет Юрка. Привозит научные журналы ему, какие тот просит, на вопросы отвечает, если Юрок в этих журналах уж совсем ничего не поймет. А Виктор – тот наоборот – чуть не впрямую над Юрком издевается. Иначе как «рыжая морда» и не называет. И еще: «самоучка-недоучка». Узнал, что Юрок школу еле-еле закончил, и насмехается теперь: «Журнальчики научные ему подавай! Химик-алхимик! Веснушки свои сначала повыведи, а то все бы тайны природы ему разгадывать!» И еще шутит: «Это когда ему руку отрезали, то невзначай и мозги повредили». А Юрок, может, потому и замкнулся в себе, что все издеваются над ним. Он там, в своей лаборатории, может, для них же старается – тайну их появления раскрыть хочет! И чего смеяться над человеком? Это все-таки Виктор зря… Правильно, что Доктор его в этом не одобряет.
Вот Доктор – очень хороший человек. Даже объяснил кое-что про них. Долго не объяснял. Говорит – сначала консультироваться пришлось, несколько дней. А потом объяснил все-таки.
Оказывается, их всех – и ее, и Виктора, и всех остальных ребят и девушек, что лежали с ней в палате, – искусственно сделали. Прямо в тех баках, в которых они первоначально пришли в себя. Сварили. Как суп. Только не из капусты или картошки, а из очень сложных химических веществ.
Искусственно! Вот ведь как! Правда, про выстрелы, про госпиталь, про того человека, который любил их, Доктор так ничего и не ответил. «Потом, – говорит, – потом узнаете…» Уж как она ни просила его поконсультироваться еще – так и не упросила.
Они с Виктором это все долго обсуждали, но так ни к чему и не пришли. Виктор потом у всех допытывался: бывает ли так, что делают не искусственно? Пока Юрок ему не пояснил, скривившись (как это только он умеет), что «искусственно» – это почти то же самое, что «рукотворно». А бывает еще и «естественно» – это когда разными другими местами… творно.
Доктор долго хохотал, узнав про Юрково объяснение. Угощал дополнительной жвачкой и, все еще улыбаясь, приговаривал: «Вы учитесь, учителей слушайте внимательно – они все знают». А что эти учителя знают? Только свою физику-химию, и больше ничего. И остальные, кто к ним приходит – повар, уборщик, плотник, что вставлял
Доктор, правда, намекнул – мол, все живы-здоровы, тоже учатся где-то, грызут гранит наук. Но это и все. Больше даже от него она не узнала.
А Виктор-то, Виктор! – тоже ведь научился от них бояться. Только и слышишь теперь от него: то – секрет, это – секрет. Из водяного пистолетика пойдем после завтрака постреляем, но имей в виду – это секрет, смотри не разболтай кому-нибудь! Или: я такую классную книжонку в библиотеке отыскал – но: тс-с! никому ни звука!
Вот бедняга-то…
Вздохнув от нахлынувшей жалости к бедным трусливым мужчинам, Магнолия медленно побрела вглубь сада, отыскивая все новые и новые семейства лопухов.
2
Она очень мало понимала в ботанике, но и без ботаники было ясно, что эта вишенка умирает. Черный, будто обгорелый ствол с натеками клея. На пустых хворостинках веточек – одинокие листики. И конечно же буйная трава, поднявшаяся чуть не до половины бедного деревца, страдальчески замершего в своей агонии.
Магнолия приблизилась к вишенке, раздвигая траву руками, – будто проплыла среди задиристых, таких нагло молодых растительных созданий.
Вот и ствол вишни: прохладная, как отполированная, гладкость коры, тревожно-мягкие слезы клея. И Виктор за спиной. Глупыш! Опять подкрадывается, чтобы испугать. Как не надоедает – всякий раз одно и то же. Будто в саду можно подкрасться незаметно!
Магнолия не стала оборачиваться: ты так – и я так. Она как ни в чем не бывало гладила вишневые веточки, поджидая, когда он подойдет достаточно близко. И в ту самую минуту, как он собирался ее напугать, она сама резко обернулась и прямо в лицо ему громко крикнула: «Гав!»
По инерции, а может, больше от неожиданности Виктор все-таки сделал то, что собирался: тявкнул. Но это был, конечно, вовсе не тот роскошный лай, что был запланирован им первоначально. Это даже, скорее, походило на мяуканье – этакий жалкий «мяв» мокрого напуганного котенка. И выглядел Виктор тоже жалко и нелепо: вправду мокрый, с вымученной кривой ухмылкой… Светлые песочные волосы не расчесаны, липнут в беспорядке ко лбу, перечеркнутому глубокой морщинкой, на голых плечах лежат капли.
– Приветик! – сказала она весело.
Он встал по стойке «смирно» – руки по швам и склонил голову. Ох, ну прямо галантный офицерик из вчерашнего фильма! Осталось только шпорами звякнуть. Шпор на босоножках как назло не было. Пришлось обойтись без звона.
– Ты чего – в душе был? – спросила Магнолия.
– Не-а! – ответил Виктор и гордо ухмыльнулся. – В бассейне!
– Где? – не поняла Магнолия. – У нас что – построили бассейн? Снова шутишь, да?
– Не-а! – уже улыбаясь во всю ширь, ответил Виктор. – Не построили. Но бассейн хороший. Глубокий такой, с голубой водой.
– Угу, угу, – с самым серьезным видом покивала Магнолия, но не удержалась и все-таки расплылась в улыбке.
– Ну че, че лыбишься? («Боже мой, – подумала Магнолия, – где он только набирается таких слов? От Юрка небось»). Бассейн – во! Дорожки плавательные. Вышки, чтобы прыгать…
– Ой, все придумал, – с облегчением захихикала Магнолия и даже захлопала в ладоши.
– А вот и не придумал! – с наслаждением отрапортовал Виктор, прикладывая ладонь к несуществующему козырьку.
– Ну и где ж у нас бассейн? – несколько растерявшись, произнесла Магнолия, не зная что и думать.