Махабхарата
Шрифт:
Пойдем, ибо ночи надвинулись тени.
Здесь ищет свирепая нечисть корысти,
Здесь рыщет зверье, здесь тревожатся листья,
Здесь воют шакалы, — полна я испуга
От их голосов, долетающих с юга".
А муж: "Но во тьме ты не сыщешь дороги,
Боюсь, что от страха отнимутся ноги".
Она: "Вот огонь, раздуваемый ветром:
Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым
Я
Огонь принесу, разожгу я поленья.
Но если ты болен, идти тебе трудно,
А ночью дорога опасна, безлюдна,
Тогда посидим у костра до рассвета,
А завтра пойдем, о блюститель обета!"
Сатьяван: "Прошла моя боль головная,
Родители ждут меня, тяжко страдая.
До сумерек мать запрещала мне слезно
Скитаться, — ни разу я не был так поздно
В лесу! Даже днем поброжу я немного,-
Уже у родителей в сердце тревога,
Вернусь, — от обиженных слышу упреки:
"Как долго в лесу ты бродил, одинокий!"
В каком же волненье родители ныне,
В тревоге какой о единственном сыне!
Как часто, когда вечера наступали,
Они говорили мне в светлой печали:
"Докуда ты жив, мы не знаем забвенья.
Не сможем проявить без тебя и мгновенья.
Сыночек, ты — посох для старца слепого,
Ты наших потомков — оплот и основа,
В тебе — поминальная жертва, и слава,
И нашего рода надежда и право!"
Как мог я в лесу утомиться так скоро,
Когда я — родителей слабых опора!
Лишиться страшусь стариков своих милых,
Я вынести горе такое не в силах!
Я знаю, волнуется паша обитель,
Терзается думой бессонный родитель,
Измучена матушка скорбью своею,-
О нет, не себя, — стариков я жалею!
Живу я, чтоб жили они, торжествуя,-
Для счастья, для жизни двух старцев живу я!"
Сказал и воздел он с рыданием руки.
Услышав отчаянья громкие муки,
Воскликнула праведница молодая,
С ресниц его слезы рукою снимая:
"Пусть свекра с свекровью хранит моя сила,-
Обеты и жертвы, что я приносила.
Вовек не сказала я речи обманной,-
Так пусть моя правда им будет охраной!"
Сатьяван: "Пойдем, ибо сердцем измучусь,
Боюсь, что ужасна родителей участь.
А
Пойдем же, прекрасная, темной тропою".
Тогда обняла Савитри молодая
Супруга, подняться ему помогая.
Он встал, и растер свое тело, и взглядом
Окинул кошелку, стоявшую рядом.
Она: "Завтра утром придем за плодами,
А острый топор пусть отправится с нами".
Повесив кошелку на ветке древесной,
Царевна топор подняла полновесный
И, мужа другой обнимая рукою,
Лесною тропою, безлюдной, глухою,
Пошла, дивнобедрая, легкой походкой.
Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:
"Здесь часто бывал я и знаю дорогу.
К тому же и месяц растет понемногу.
Тропа раздвоится, достигнув поляны,-
На север пойдем, где приют мой желанный.
Здоров я, нетрудно шагать мне далече,
С отцом, с милой матерью жажду я встречи".
Возвращение Савитри и Сатьявана
Дьюматсена, годы влачивший в смиренье,
Внезапно обрел, осчастливленный, зренье.
Пошел он с женой своей, Шайбьей, в другие,
Соседние пустыни, рощи глухие.
Измучились, дряхлые, в поисках сына,
И горькою стала двух старцев судьбина.
Листок затрепещет, просвищет ли птица,
Сорвется ли плод иль ручей заструится,-
Спешат, задыхаясь, услышав те звуки:
"Сатьяван с женою идут вдоль излуки!"
С телами, в которых торчали занозы,
С глазами, в тоске изливавшими слезы,
С ногами, что стерлись и были разбиты,-
Родители, грязью и кровью облиты,
Метались в лесу средь растений безгласных.
Увидели брахманы старцев несчастных,
В обитель свою привели их с дороги,
Стараясь развеять страдальцев тревоги,
Рассказ повели о деяньях героев,
О древних царях, стариков успокоив,
А те говорили о сыне рассказы,
Про детство его и былые проказы,
И плакали и восклицали, рыдая:
"О, где ты, сынок? Где сноха молодая?"
Так первый отшельник сказал им утешно:
"Была Савитри беспорочна, безгрешна,
Поэтому знайте, поэтому верьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти!"