Махтумкули
Шрифт:
Шедшая все время на восток тропа неожиданно свернула направо, к югу.
— Торопитесь! — крикнул из задних рядов Адна-сердар. — Останемся здесь до темноты — пропадем!.. Атаназар, поезжай вперед!
Сердар торопился не зря. Солнце уже совсем скрылось, а застань здесь людей ночь, они будут вынуждены провести ее в седлах там, где остановились.
Подхлестывая коня, Атаназар выехал вперед. Заторопились и остальные всадники. Тропинка стала карабкаться вверх, горы, тянувшиеся слева, остались позади. Когда солнце закатилось, передовые всадники подъехали к ровной, без единого деревца, словно островок в море, площадке.
— Здравствуй,
Прошло немного времени, и из ущелья по одному выехали остальные всадники. Кони у всех были мокры — они устали не меньше своих седоков.
Сердар упруго спрыгнул на землю, бросил поводья Тархану. Поляна была та самая, где делали привал семь лет назад. Она ничуть не изменилась, разве только горы, раньше нависавшие над ней сводом, стали как будто ниже и чуть виднелись из-за вершин деревьев, — может быть, возраст ссутулил сердара, а может быть, просто деревья стали выше.
Сердар смотрел на юг. Там, за грозной грядой гор Кемерли, начиналась земля кизылбашей, там была крепость Шатырбека. И выезжавшие на поляну джигиты тоже обращали лица к темным острозубым гребням, за которыми одних ждала добыча и слава, других — смерть.
Крепость Шатырбека располагалась у самого южного подножия горы Кемерли, в широком ущелье, пересекающем горную цепь с востока на запад. На первый взгляд она ничем не отличалась от других таких же глинобитных крепостей. Однако внимательный наблюдатель сразу заметил бы, что она значительно просторней, а стены выше и толще, чем у обычной крепости. По четырем углам их венчали сторожевые башни с небольшими балконами. Одни из двух больших ворот крепости открывались в сторону гор, другие — в сторону реки.
Внутри крепость была застроена соединенными друг с другом глинобитными домиками, настолько упрощенной архитектуры, что трудно было сразу различить, где у них фасад, а где обратная сторона. Широкая улица делила всю крепость на две половины. Одну сторону улицы целиком занимал сам Шатырбек и его многочисленные родичи и приближенные.
Красивый одноэтажный дом, обнесенный широкой верандой, был сложен из массивных горных глыб — Шатырбек знал цену прочности в это беспокойное время. За домом, примыкая к нему, располагался маленький, но тенистый сад. Там, где он кончался, проходила невысокая стена, за которой виднелись помещения для скота. Ряд однообразных домов с подслепо-ватыми оконцами и широкими черными входами напоминал замерших с раскрытыми ртами, невесть чем удивленных зевак.
У коновязи стояли два коня. Один, покрытый попоной, беспокойно переступал точеными ногами, натягивая недоуздок к по временам тихо призывно ржал. Второй, сунув голову в кормушку, смачно хрустел сеном. Вся его сбруя, начиная от уздечки и кончая седлом, была украшена серебряными бляшками. Они ярко блестели, свидетельствуя, что хозяин коня не простой нукер.
Конь принадлежал Абдулмеджит-хану, под началом которого была тысяча отчаянных воинов. Когда он приезжал к Шатырбеку, крепость становилась похожей на большой базар. Много шума поднимали сами воины Абдулмеджит-хана, бесцеремонно располагавшиеся где кому приглянулось. Начиналась суматоха и среди жителей крепости: им строго-настрого было приказано оказывать
Вот и сегодня в крепости царит веселая суета, словно во время новруза. Трещат костры под большими котлами, люди беспрерывно снуют туда-сюда. У реки около пятидесяти джигитов шумно едят баранину и пьют вино. Вокруг них — толпа глазеющих. Два музыканта, разместившись друг против друга под чинарой, наперегонки играют, в такт мелодии покачивая головами. Молодой певец с бубном во всю мочь горланит песню. Время от времени он поднимает бубен вверх и, ударяя в него, приплясывает.
Вокруг дома Шатырбека тоже оживленное движение. Но здесь видны только принаряженные женщины и девушки, входящие и выходящие с блюдами самой изысканной еды.
Несколько часов уже Абдулмеджит-хан беседует с хозяином крепости. Гостю лет пятьдесят, он худощав, высок ростом, крючковатый нос придает его длинному лицу хищный вид. Он сидит, поджав под себя ноги и расстегнув ворот белоснежной рубашки. Рядом лежит каракулевая папаха, украшенная кокардой, сабля в ножнах, инкрустированных золотом.
И гость, и хозяин уже сыты. На дастархане, почти нетронутые, стоят различные яства и фрукты.
Подняв серебряную пиалу с вином, Шатырбек говорит:
— Жаль, что сам сердар не попал в мои руки. Я бы его с веревкой на шее привел сюда! До самой смерти не забуду, как он в тот год осрамил меня у Серчешмы!
Абдулмеджит-хан вытирает ладонью жирные губы.
— Я слышал, что вы после этого друзьями стали.
— Старый враг не станет новым другом, — возражает Шатырбек. — Если бы не сердар Аннатувак, я ни за что не протянул бы руки этой собаке, которая опозорила меня перед всем народом. Чего ради стану я дружить с ним!
— Ну и как ты теперь, удовлетворен?
— Нет. И не успокоюсь до тех пор, пока не посажу его задом наперед на ослицу и не провезу перед народом. Я еще покажу этой хромой собаке, кто такой Шатырбек!
Абдулмеджит-хан одним глотком выпил пиалу вина и прилег на подушку, блаженно вытянув длинные, как ходули, ноги в белых бязевых шароварах и узорных носках.
— Я тебе вот что по-дружески скажу, Шатырбек: если те пять тысяч коней мы не соберем, то тебе худо будет. Тегеран требует туркменских коней.
— А откуда у меня туркменские кони?!
— Найдутся, если поискать, — усмехнулся Абдулмеджит-хан. — Но тебя никто не заставляет свои отдавать. Надо взять коней у туркмен, а вот как их взять — шайтан знает. Недавно только они и с податями рассчитались, и дань выплатили. И если мы потребуем коней, они придут в ярость. Что делать?
— Надо хорошенько прижать таких, как Адна-сердар, — сказал Шатырбек, — чтобы у них отпала охота ерепениться.
— Может быть, ты прав, — задумчиво согласился Абдулмеджит-хан. — Надо прижать и добиться, чтобы они обратились за помощью в Астрабад.
— А если попросят защиты в Хиве?
— Не попросят. Там сейчас и своего шуму много: хан с иомудами воюет, ему не до гокленов. Так что они пока между двух огней — либо покорятся нам, либо узнают, что такое настоящая беда.
Рослый худой слуга внес кебаб из цыпленка, почтительно поставил его на большой поднос посреди дастархана и хотел удалиться. Шатырбек остановил его движением руки Кладя один шампур дымящегося ароматного мяса перед гостем, сказал слуге: