Макамы
Шрифт:
— Не тужи, хозяина славного тебе я нашел!
Полы свои подобрал и ушел. А у юноши слезы все так же обильным потоком текли, пока старик не скрылся вдали. Когда же невольник от слез утомился и ливень его прекратился, он ко мне обратился и спросил:
— Как ты думаешь, почему я слезы лил?
Я ответил:
— Разлука твоя с господином гореванья и слез причина.
Он возразил:
— Нет, я в одной, ты в другой долине [241] ! Разница велика меж оазисом и миражем в пустыне!
241
Я в одной, ты в другой долине. — Пословица, которая употребляется, когда между двумя людьми или между двумя мнениями очень большая разница.
Потом продекламировал:
НеГоворит рассказчик:
242
Ведь в имени намек легко понять! — см. примеч. 237.
— Я сначала подумал, что это веселая шутка, но скоро от речи юноши стало мне жутко: он упорно настаивал на своей правоте и обвинял меня в слепоте. Мы стали сражаться: сначала словами, потом руками, и тогда дело дошло до суда. Судье мы суть дела прояснили и все по порядку изложили. Он сказал:
— В предупреждении — извинение, предостережение влечет за собой снисхождение, а предварение не есть упущение. В его словах было для тебя назидание, ты же не обратил внимания. Глупость свою напоказ не выставляй, лишь самого себя упрекай и этого юношу за невольника не считай: он свободного происхождения, противны ему унижение и принуждение. Я запомнил его лицо: вчера вечером он приходил с отцом, отец его сыном единственным объявил и все наследство за ним закрепил.
Я спросил у судьи:
— А знаешь ли ты отца этого молодца, да опозорит их обоих Аллах и да пошлет им мученья и страх!
Он ответил:
— Кто же из судей Абу Зейда не знает?! Каждого этот шейх донимает!
Я стал призывать на помощь Аллаха и зубами скрипеть с досады, да, видно, думать раньше мне было надо, раньше понять, что его покрывало было лишь хитрой уловкой, стихом плутовской касыды [243] , составленной ловко. Опустил я глаза от стыда и поклялся, что с теми, кто скрывает лицо покрывалом, дела не буду иметь никогда. Оплакивал я убытки, горько вздыхая, насмешки друзей своих предвкушая. Сказал судья, видя горе мое и тревогу:
243
Касыда — см. примеч. 99 к макаме 14.
— Успокойся же, ради бога: ты убытком не считай поучение, ведь тот, кто твою осмотрительность пробудил, не совершил преступления. Уроки полезные из этого извлекай, от друзей оплошность свою скрывай, но всегда вспоминай, какое постигло тебя наказание; в твоей потере — для тебя назидание! Следуй тому, кто в несчастьях проявляет терпение и слушает поучения!
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Душу свою в одежды стыда и печали я облачил и полы собственной глупости повлачил. Обиженный Абу Зейдом, решил я с ним навеки порвать и ему при случае об этом сказать. Стал я дом Абу Зейда обходить стороной и к нему поворачиваться спиной, пока не привели меня ноги к встрече с шейхом на узкой дороге. Он по-дружески бросился ко мне с приветом, а я нахмурился и оставил его без ответа. Он спросил:
— Что же ты друзей обижаешь, своим невниманием унижаешь?
Я воскликнул:
— А ты забыл, как ты скверно надо мной подшутил?
Абу Зейд улыбнулся снисходительно и сказал примирительно:
В обращенье твоем на враждебность намеки, Словно стал я тебе и чужим и далеким, Оснащаешь ты перьями стрелы укоров, Истерзает мне душу полет их жестокий. Мне пеняешь, что вывел я сына на рынок, Слез фальшивых о нем проливая потоки, — Я не первый придумал такую продажу, Не ко мне обращай свои злые упреки: До меня, ты припомни, потомки Якуба Брата продали в рабство, они ведь —244
…потомки Якуба // Брата продали в рабство… — см. примеч. 236.
245
Я клянусь тебе Меккой… — см. примеч. 93 и 95 к макаме 14.
246
Кааба — см. примеч. 15 к макаме 1.
Затем он сказал:
— Я заслужил снисхождение, а ты своих денег не жди возвращения. Если ты от беседы со мной уклоняешься, потому что за деньги оставшиеся опасаешься, то ведь я не из тех, кто дважды жало свое выпускает и на горящие уголья человека дважды толкает. Ну а если не в этом дело, если скупость тебя одолела и ты мечтаешь спасти то, что попало ко мне в суму, — то пой марсию [247] уму своему!
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Он заставил меня уговорами плутовскими и чарами колдовскими на него опять с любовью взглянуть в дружбу ему вернуть, забыть, как он подшутил надо мной, и больше не вспоминать об этой проделке злой.
247
Марсия — элегия на чью-нибудь кончину.
Перевод А. Долининой
Ширазская макама
(тридцать пятая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Бродя по Ширазу [248] как-то раз, я увидел компанию — усладу для глаз. Прохожий мимо не мог пройти, куда б ни спешил на своем пути. И ноги сами понесли меня к ней, чтобы выведать поскорей, где запрятан алмаз ее речей, и чтобы отведать, какие плоды принесут столь прекрасные цветы. Такое собрание где еще встретишь, где столько полезных мыслей приметишь! Показалась мне их беседа отрадной, словно сок хмельной лозы виноградной.
248
Шираз — город в Южном Иране (обл. Фарс).
Вдруг смотрим: в общество наше проник какой-то оборванный дряхлый старик. Он приветствовал нас красноречиво, всем поклонился учтиво, сел средь собравшихся, обхватив руками колени, и сказал:
— О Аллах, избавь нас от прегрешений!
Но все глядели на лохмотья его с презрением, забыв полезное поучение: не внешность мужа внушает почтение, а лишь язык в сердце — хоть ростом они малы — достойны хвалы или хулы. Каждый шутил над ним в был готов сжечь сандал его речи вместо дров. Но старик не выдал им ни намеком, с кем они обходились так жестоко: шутникам он дал себя поразвлечь, то, что скрыто внутри, — наружу извлечь, поджидая, чьи весы перетянут и когда опустеют остроумья колчаны. А потом он собравшимся сказал:
— Да если б из вас кто-нибудь знал, что за тканью, которой затянут кувшин, напиток чистый, словно рубин, вы над рубищем нищего бы не глумились, а недолей его огорчились.
И пустил он красноречие биться ключом, утонченные речи его зажурчали ручьем. Слов таких удивительных нигде не сыскать — только золотом можно их записать! Каждое сердце он покорил, каждую печень он растопил, а потом вдруг поднялся, уйти собрался, нас покинуть решил, заспешил. А мы ухватили его за подол, чтобы он не ушел: