Малая земля

Соколов Георгий Владимирович

Подавив улыбку, капитан сказал старшине:

— Вы останетесь здесь. Вы ведь тоже хороший пулеметчик.

Старшина приостановился и с достоинством произнес:

— Сами знаете, никогда не подводил.

— А вы, — повернулся капитан к повару, — немедленно отправляйтесь и готовьте ужин. Да чтобы отличный был, — добавил Березский, подвигая к себе котелок с супом.

Пообедав, капитан прислонился спиной к стенке окопа и тут только почувствовал, как устал. Он закрыл глаза и сразу погрузился в забытье.

Но короток был сон командира

батальона. Опять взревели вражеские пушки. Снаряды зарывались в землю, поднимая фонтаны земли. Капитан лежал в «лисьей норе» и размышлял: «Сегодня это последняя атака. Немцы хотят до наступления вечера занять участок моего батальона, чтобы ночью просочиться дальше по долине и к утру разрезать Малую землю на две части. Я должен принять и выдержать их удар. Выдержать во что бы то ни стало! В этом сейчас смысл моей жизни!»

Противник перенес огонь артиллерии в глубь Малой земли — по батареям и штабам. Вторая рота приготовилась. Солдаты стояли около брустверов хмурые, с испачканными лицами, стиснув зубы, не сводя воспаленных глаз с серо-зеленых фигур врагов, бегущих в очередную атаку. У Бурханова было тоскливо на душе после смерти Лемешко. Расположившись в воронке, из которой ранее стрелял Лемешко, он думал о том, как написать Горпине о смерти мужа. И без того озлобленное сердце горняка еще более ожесточилось.

— Идите, идите, сейчас мы вас умоем! — сквозь стиснутые зубы процедил он.

Опять засвистели пули. Дыша коротко и часто, Бурханов стрелял из автомата, тщательно выбирая цели.

Березский наблюдал, как накапливались для атаки фашисты, как они перебегали редкой цепью, припадая к земле, и снова поднимались, чтобы сделать еще несколько прыжков. И вдруг он услышал гул самолетов. Он оглянулся и радостно ахнул. Шли девять наших штурмовиков, «илюши», как их любовно называли бойцы.

В радостном возбуждении он закричал:

— Ракеты, хлопцы, ракеты!

Тотчас вверх взлетели красные ракеты, обозначая передний край. Штурмовики снизились и забросали гитлеровцев мелкими бомбами. Немцы залегли. Сделав круг, самолеты открыли огонь из пулеметов, потом еще круг — и заговорили «катюши». Они заливали огнем немецкие окопы, жгли приготовившихся к атаке гитлеровцев.

Капитан с восхищением смотрел на чистую работу штурмовиков и впервые за день звонко рассмеялся. «Вот бы когда переходить в контратаку», — подумал он, сожалея, что у него так мало осталось солдат.

Уцелевшие немцы опять поднялись. Но на этот раз в их атаке не было уверенности. Перебегая, они часто залегали, бестолково стреляя поверх наших окопов. Бурханов усмехнулся и крикнул пулеметчику Гогладзе:

— Ara, гайки ослабли. Видишь?

Гогладзе ничего не ответил, только смахнул рукавом пот с грязного лица и крепче прижал к плечу приклад ручного пулемета. Его помощник был убит, и ему приходилось нелегко.

К капитану подполз раненый радист и сказал:

— Генерал передал, что поможет артиллерией и авиацией. Приказал доложить, как

у нас дела.

Березский наклонился к нему:

— Передай, что штурмовики поработали хорошо, но фашисты опять перешли в атаку, что держимся и будем держаться до последнего.

Он смотрел вслед уползшему радисту и думал: «Какие у меня люди — цены нет! Раненый радист остался у аппарата, не захотел, чтобы его отнесли в тыл, потому что больше некому держать связь. Вот пример того, как понимает свой воинский долг советский солдат. И таких людей, сознающих свой долг перед Родиной, фашисты хотят сдвинуть с места, заставить отступать! Не выйдет!»

Где-то за вражеской обороной послышался шум моторов. «Танки», — сообразил Березский. Он передал по радио о появлении танков. Ему сообщили, что сейчас их накроют. И действительно, через несколько минут заговорили дальнобойные батареи береговой обороны, расположенные на Большой земле. Тяжелые снаряды рвались с оглушительной силой. Пользуясь тем, что земля окуталась дымом и пылью, вражеская пехота поднялась и бросилась вперед. Но их встретили таким огнем, что большинство гитлеровцев опять залегло. Несколько немцев успело добежать до наших окопов, но здесь их расстреляли в упор.

6

Солнце скрылось за горизонтом, и вдруг сразу стало тихо. Так тихо, что у Березского в тоске сжалось сердце, словно в предчувствии чего-то страшного, и он беспокойно стал вглядываться в темноту. В таком напряженном состоянии находился минут двадцать. Затем неожиданно рассмеялся над собой: «Чудак какой, отвык от тишины. Вот до чего можно довести человека».

Лейтенант Суровцев появился перед Березским именно в этот момент. «А комбат — веселый парень», — подумал он и представился:

— Лейтенант Суровцев. Прибыл на должность командира роты. Привел шестьдесят солдат для пополнения батальона.

— Вот замечательно, — обрадовался Березский и оценивающим взглядом окинул нового командира роты,

Перед ним стоял высокий человек с мрачноватым выражением лица. Лохматые брови сдвинуты к переносью, глаза голубые, немигающие, губы плотно сжаты, в уголках рта резкие морщины. Березский никак не мог определить его возраст, что-то среднее между двадцатью пятью и сорока.

— В Севастополе вам не доводилось воевать? — спросил он Суровцева, пытаясь сразу определить, какими боевыми качествами обладает новый офицер.

— Не довелось.

— А где довелось?

— В Сталинграде.

— Ara, — удовлетворенно сказал Березский, сразу проникаясь уважением к прибывшему. — Особой, стало быть, выучки.

— Вот именно.

— А как сюда попали?

— Известно как — из госпиталя, — улыбнулся Суровцев. — Был в резерве, послали сюда.

— Воевать тут трудно. С обстановкой знакомы?

— Знаком. Что же касается трудностей, то ведь на то и война, — и уже с гордостью добавил:-Того, кто стоял насмерть в городе у Волги, ничем не удивишь.