Мальчик и облако

Урусов Алексей

Поужинав, мы перешли в гостиную, где беседа продолжилась, но не долго – нас с Артуром отпустили пообщаться и мы пошли в его комнату. Здесь, я наконец-то смог крепко пожать его руку, сказав, что очень рад, что всё так благополучно разрешилось. Он же сообщил мне, что летом они вернутся в Москву – сейчас отец в отпуске, потом пару месяцев поработает удалённо, а в середине или конце лета они переберутся в свой старый дом.

Перед убытием я сказал, что Перловы, как и всегда, будут рады их видеть всей семьёй. Они попросили передать, что тоже приглашают моих опекунов в гости. Было немного грустно – я сдружился с Артуром, а через полгода он уедет…

Владимир. Монастырь.

Как

и обычно, во время моих приездов в монастырь первые два часа уходили на то, чтобы просто пройти, со всеми поздороваться и сказать, что у меня всё хорошо и пообщаться с детьми из приюта. В этот раз время затягивалось из-за неизбежного тисканья меня везде, где бы я не появлялся: монашки и насельницы монастыря были в курсе происшествия с медведем и каждый, кто попадался мне на пути, считал необходимым лично убедиться, что я жив-здоров, задать несколько вопросов, обнять, а иногда и слезу пустить. Ну, женщины, это у них в крови – поплакать по пустякам.

Уже завершая забег, заглянул к дяде Вите в кузницу.

– Ну, здорово, медвежатник, – встретил он меня: – Видел, видел, результаты твоей работы. Как страшно было – всего лишь с луком на медведя?

– Страшно, но другого варианта не было. А больше всего боялся, что не выдержу, выстрелю раньше времени и не попаду. Вот и ждал, пока не наступит момент, когда точно не промахнусь.

– Это правильно. Глаза боятся – руки делают.

Мы с ним ещё немного поговорили о моей жизни у Перловых, дядя Толя показал новые заготовки оружия – к подаренным князем Окиновым комплектам формы и оружия дополнительно делали разное снаряжение и вооружение, да и к поездкам на фестивали реконструкторов наступающим летом надо было начинать готовиться.

Главным в моём посещении монастыря, был, конечно, рассказ для отца Игнатия и матушки Юлианы о поездке в Бурятию. Когда я пришёл к отцу Игнатию, он был один, и я успел ответить на его вопросы об изучении иностранных языков, в том числе и первых успехах в китайском, и подробно рассказал о жизни у Перловых.

Скоро подошёл Анатолий Дмитриевич, которого я всё чаще про себя называл именно так, по имени-отчеству, а не «дядя Толя», а сразу следом за ним – матушка Юлиана с сестрой Татьяной, и неожиданно, с ними же, – Юрий Васильевич Евич, главный врач госпиталя.

Когда все уселись, отец Игнатий, неспешно оглядев собравшихся, начал: – Дархан Тайшаевич звонил сразу же после твоего поединка с медведем. И затем неоднократно подробно знакомил с расследованием происшествия. Так что в общих чертах мы знакомы, но необходимо понять именно твои поступки, чувства и мысли, то, как события увидел ты.

Я начал подробно излагать последовательность происшествия. Делать это было легко: при проведении расследования у Окиновых я несколько раз во всех подробностях рассказывал о своих действиях, и по мере того, как что-то вспоминалось, уточнял и повторял описание. При таком подходе поневоле запомнишь каждый поступок и каждое слово, уложив его в последовательную цепочку.

В целом же собравшиеся больше интересовались не тем, что я делал, а тем, что я думал. Их интересовала не «механика», а мысли: почему я поступил так, а не иначе, как при этом анализировал ситуацию, насколько мне было страшно в каждый из моментов, и почему я решил стоять на месте, а не убегать. Хронометраж при таком подходе, был, в принципе, не особенно интересен – главное было соотнести мысли и действия.

Общаться с присутствующими мне было гораздо проще, чем при разговоре с Перловыми – все они представляли мои способности, в какой-то мере были воочию с ними знакомы и хотя бы немного понимали о чём идёт речь. Но и здесь я не знал, как объяснить пришедшую мне мысль об ударе и появившееся умение, благодаря которому я смог свои целительские навыки превратить в боевые. Хотя – был ли удар?

– Был, – подтвердил Евич, – я внимательно просмотрел все фото, что ты делал в подвале. Конечно, это не личный осмотр, но разглядеть результаты воздействия

по фотографиям можно однозначно. У медведя сильно пострадали сосуды, подходящие и отходящие от сердца, они местами разорваны, сердечные клапана смяты, многие капилляры также порваны. Несомненно, было воздействие и на мозг, причём, местами, правда, небольшими фрагментами, он выглядел так, как будто побывал в блендере – одной стрелой такой ущерб нанести невозможно, да и эти участки сильно удалены от тех, куда попала стрела. Кроме того, внутренние поражения свежие – если бы у медведя была какая-то болезнь, вызывающая подобное состояние мозга, он бы умер до этих событий. Не уверен, но у меня сложилось впечатление, что второй глаз из-за сильного давления или в силу других каких-то причин тоже перестал работать: там также порваны сосуды, всё залито кровью, но по фотографиям сделать однозначный вывод невозможно. Понятно, что с железным наконечником, глубоко проникшим в голову, медведь жильцом не был. Но умер ли он от этого, или от применения дара Андреем, я сказать не берусь. Обе причины были летальными, но что сработало быстрее, думаю, так и останется тайной.

Когда с этим вроде бы разобрались, я стал описывать свои мысли: от появления медведя до того момента, как он на меня упал, и я на короткий момент отключился. Оказалось, что за время происшествия я успел выполнить всего несколько действий: крикнуть детям, чтобы уходили, достать и наложить на тетиву стрелу, прицелиться, дождаться нужного момента, выстрелить. А вот пересказ мыслей, что за это время пронеслись у меня в голове, занял не меньше получаса. А сложнее всего было объяснять финал событий – я и сам не понимал, как мне удалось «вывернуть наизнанку» свой дар – я об этом в тот момент просто не думал, думать было некогда. Мгновенно промелькнувшую в моей голове мысль о том, чтобы просто остановить сердце медведя, я тогда так же мгновенно отмёл, засомневавшись, что имевшийся опыт воздействия на человеческие сердца можно применить к животному. Ведь если бы мне не удалось остановить сердце медведя, ничего другого я бы сделать не успел. И тогда я посчитал вариант с «выворачиванием дара» единственно доступным. Точнее, даже не посчитал, так как «считать» и «размышлять» возможности не было – это было спонтанное решение, продиктованное чрезвычайными обстоятельствами. И применял я его спонтанно, не имея никакого опыта подобных действий. Естественно, я озвучил и свой главный вопрос, волновавший меня с момента использования дара по медведю: имел ли я право использовать дар не во благо?

– Я много над этим размышлял после происшествия – ответил отец Игнатий, – Дар, который ты получил, это именно дар. И если бы ты не был его достоин, дара бы у тебя не было. Если бы ты что-то сделал не так, выйдя за ограничения, данные тебе, как носителю дара, дар бы просто исчез. Если бы тебе не было даровано право наносить удары, то ты бы этого просто не смог сделать. Думаю, эта часть дара присутствовала изначально, просто ты её не изучал и не готовился применять. А так – это был бой. Ты с твоими друзьями защищал тех, кто сам себя защитить не мог. Это долг каждого солдата – защищать слабых и сражаться за своих друзей. И ты знаешь: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих*.

Я помнил эти слова из Евангелия от Иоанна, но применить их к себе – я даже о такое и предположить не мог!

– Я думаю, – продолжал отец Игнатий, – что ты можешь и в будущем применять свой дар для защиты себя или своих близких, или даже не близких людей, но во благо. Да, я вижу: ты порываешься спросить – как определить во благо ли?

Я согласно кивнул головой.

– Дар – это ещё и груз. И это твой груз. Как крест у каждого свой. И определить, когда можно применять дар таким образом, как в ситуации с медведем – тебе придётся самому, каждый раз заново, потому что обстоятельства каждый раз будут другими. Ты сам должен будешь всё взвесить, и на основе собственной оценки принять решение. Помнишь же: «Ты был взвешен, ты был измерен, и признан лёгким».