Мальчик из Ленинграда

Раковская Нина Евгеньевна

Горы были серые, с лиловыми снежными ущельями. Я видел, как зелёные долины сбегали вниз. А ближе к городу жёлтая земля была покрыта, как розовыми облаками, цветущими садами.

— Эй, вы! — крикнул сзади сердитый голос. — Мальчишки!

К нам шёл старик и размахивал разорванным рублём.

— Зачем плохой рубль давал? — спросил он сердито.

Я взглянул на Славку. Славка быстро облизнул губы. Засмеялся. Показал на

меня пальцем и помчался по мосту. Я было пустился следом, но старик схватил меня за руку.

— Пустите, это не я! Пустите! — просил я.

По мосту шли два бойца. Они остановились. Старик показал им Славкин рваный рубль. Я всё твердил:

— Пустите! Не я!

Бойцы, наверное, мне не поверили. Один схватил меня за руку. Второй стал щупать узелок и вытащил из него кусочек мыла. Когда старик увидал мыльце, он замахал рукой:

— Ладно, иди! Это детдом! Не надо! Иди, мальчишка!

Он пожалел меня, понял, что мыло не моё и мне попадёт, если я расплачусь им. Но бойцы были совсем молодые и строгие. Они подозрительно смотрели на мой френч, новые бутсы и стали допытываться:

— Откуда у тебя столько мыла? Куда идёшь?

— В санобработку, с детдомом!

Я стал вырывать у них из рук узелок. Он был завязан неплотно. И пять маленьких кусочков — тётя Оля большое мыло делила на пять человек — вывалились. На деревянном мосту были щели и кусочки полетели в реку.

— Ой-эй! — сказал старик. — Мальчишка плохой будет. Маклашка детдом давать будет!

И он постучал кулаком по голове, показывая, что сделают со мной в детдоме. Боец отпустил мою руку. Я не стал оправдываться и помчался к бане.

Только за мостом, где дорога расходилась на тропинки между заборами, я остановился, перевёл дух. «Ну и Славка! Не пройдёт тебе это. Не пройдёт!»

Я припустился к улице Мукими, где была наша баня, и решил всё рассказать Садковый. Ябедой не был и не буду, а проучить Славку нужно. «Поделом вору и мука!» — кровожадно думал я, представляя, как влетит ему от Садыкова… Только всё обернулось по-другому.

Бутсы

Я издали увидал Садыкова: он стоял у ворот бани и махал мне рукой. Запыхавшись, я передал ему узелок с мылом. Лицо у Садыкова было сердитое.

— Почему опаздываешь? — сказал он резко. — Хоть на десять минут опоздать необходимо?

Потом оглядел меня и вовсе рассердился:

— Кто тебе позволил в новое нарядиться? У тебя совесть есть? Ты государственные средства жалеешь?

Садыков быстро шёл по двору. Я вприпрыжку бежал за ним. Прошли мимо каменного домика с распахнутыми железными воротами, из которых шёл едкий густой пар. Здесь и была санобработка для одеял, подушек и белья.

Самая баня была похожа на глиняный купол, вроде громадной юрты. На большой юрте лепились, как луковицы, купола поменьше, с трубами, окошками. Баня была очень древняя и ходили в неё старые узбеки, но нам она очень нравилась, и, наверное, нигде уже я не увижу такой необыкновенной бани. По крыше её сейчас ходил между куполами трубочист в чёрном фартуке, с метлой и металлическим шаром на канате. Этот трубочист всегда шутил с ребятами,

зазывал к себе в помощники.

— Иди, товарищ, сюда! — крикнул он. — Пропадаю без твоих белых рук!

Мне было не до него.

Садыков с узелком прошёл в баню, а я остался в предбаннике, который был похож на фойе в кино. Вдоль стен располагались два больших возвышения с перильцами, застланные коврами. Тут, говорят, до войны узбеки отдыхали и пили зелёный чай после бани.

Раздеваться мне или сразу улизнуть? Я раньше так предполагал сделать: отдам Садковый узелок, нажалуюсь на Славку и прямёхонько в городской парк. Покрасуюсь там в новеньких бутсах и френче. Но Садыков на меня зол, он заметит моё исчезновение. Может, аккуратно сложить френч, спрятать его и поплескаться для виду?..

Предбанник был пустой. На одной стене его висели огромные железные обручи, похожие на те, в которые цирковые наездники прыгают. В обручи были продеты наши трусы, рубашки. Они заменяли вешалки. На этих кольцах здешние санитары и уносили бельё в санобработку.

Я снял френч. Бельё продел в обруч. Вошёл санитар в белом фартуке, взял со стены кольца, надел их, как бублики, на локоть. Увидал мой френч и живо подхватил его.

— Он новый! — взмолился я. — Отдайте!

Санитар целый день слышал такие фразы от взрослых приезжих людей, а что для него был я? Он, не глядя на меня, продел и френч в кольцо. Я кружился вокруг него и упрашивал:

— Отдайте, он новый… Мне попадёт за него!

Санитар отстранил меня, как неодушевлённый предмет, и ушёл, а я в мрачном настроении поплёлся мыться. Открыл дверь в самую баню-мыльню, как её тут звали, и увидал моего врага — Славку.

Славка, как король на троне, расположился на самой верхней ступеньке изразцовой печки, от которой шёл пар, и бил себя по голым плечам веником. Рядом с ним сидел с грустным видом новенький.

Славка тоже заметил меня и показал мне нос.

Чтобы хоть как-нибудь допечь его, я крикнул новенькому:

— Я тебе покажу, если будешь со Славкой водиться!

Новенький уныло взглянул на меня и ничего не ответил.

Внутри баня была тоже необыкновенная, с переходами, залами, нишами и окошками на потолке.

Я ушёл в соседнюю залу, с каменным углублением и полу, вроде бассейна. Обычно все ребята собирались тут. Удивительно, что сегодня бассейн был пустой. Я прыгнул в воду, лёг на спину, скрестил руки на груди. От сердца у меня отлегло. Обойдётся как-нибудь! У Садыкова я попрошу прощения. А с френчем ничего не будет. Разве тут вещи берут для того, чтобы портить?

Я долго плескался, плавал. И в хорошем настроении вышел в предбанник. Очевидно, ребята уже ушли.

На стене висели пустые кольца. Только моё бельё и оставалось. Я взял рубашку, трусы, а когда увидал френч, ахнул: он сморщился, посерел от пара, золотистые пуговицы стали ржавые, некрасивые.

Нагорит мне от тёти Оли!

Но худшее ждало меня впереди. Я застегнул френч на все пуговицы, разгладил локтем складки и морщинки и полез под скамейку за бутсами. Но бутсов не было… Я облазил всё, бутсов не нашёл и побежал к банщику — инвалиду с костылём вместо ноги.