Мальчик из Ленинграда
Шрифт:
Посреди кровати на серебристом блюде лежали четыре лепёшки — пышные, румяные и такие горячие, что я обжёг себе пальцы, когда Зорька дала мне одну лепёшку.
Иргашой разложила в пиалы плов, влезла к нам, и мы начали пировать.
Давно я не ел так вкусно!
Плов был розовый, рисинки так и рассыпались в нём. Он был сладкий от кусочков моркови и острый от лука и красного перца. А лепёшки так и хрустели на зубах.
— Вкусно? — всё время спрашивала Зорька. — Верно, очень вкусно? Узбеки любят угощать, они очень гостеприимные. Поэтому к ним столько эвакуированных приехало. Отовсюду! Из
— Приедешь ко мне, Иргашой? — спросил Гоша.
— Нет, она ко мне приедет! — твердила Зорька. — А к вам только приходить будет. Жить она будет у меня!
— Ладно! — согласилась Иргашой. — Я ко всем приезжать буду.
И велела нам брать плов вместо ложек кусочками лепёшек, как лопаточками. Она, видно, была девочка очень серьёзная и не любила много говорить.
Я ел, а сам любовался чистым двориком, красной циновкой у порога, глиняной печкой, похожей на яйцо.
— Ни за что бы из такого дома не ушёл! — сказал я.
И стал расспрашивать Иргашой, давно ли Коканд построили, почему тут глиняные дома и заборы и такие маленькие окошки. Иргашой сказала, что Коканд очень древний город и прежде был столицей узбекского ханства. Тут много старых мечетей и дворцов. Окошки тут маленькие для того, чтобы в доме летом было прохладно, а дома строят глиняные и невысокие, потому что тут бывают землетрясения.
— Настоящие? — спросил я.
— Да нет! — вмешалась Зорька. — Просто земля под ногами, как лодка, покачается, и всё! Я знаю. При мне одно землетрясение было.
Громко застучали в деревянную калитку.
— Отворите! — крикнул знакомый голос. — Откройте! Мальчик эвакуированный, Юля Семёнов, тут?
«Кто меня зовёт? Зачем?» — всполошился я. Спрыгнул с кровати, отодвинул засов у калитки, она распахнулась сама.
— Галя пришла! — закричал я и бросился к ней на шею.
— Мне в детдоме сказали, что ты в гостях! — засмеялась Галя. — Я о тебе беспокоилась. Не вытерпела даже, прибежала. Ну как, ребята не обижают?
— Это меня-то? — сказал я. — А как хорошо, что ты пришла! Я тут знаешь кого нашёл? Военного!
Помнишь, я про него в больнице рассказывал. Которого на базаре встретил. Это директор нашего детдома. И Партизан тут. Его Ваней зовут. Масловым.
— Счастливый ты, Юлька! — обрадовалась Галя. — Я говорила — всё будет хорошо.
Галя была нарядная, в белой кофточке, вышитой крестиками, совсем панночка из «Майской ночи»!
Ведь я всегда её видел только в больничном белом халате.
— Я и журналы тебе принесла. Это доктор наш вспомнил про них. И велел тебе отдать. Он тебе привет шлёт!
Она подала мне альбомы с вырезками, журналы «Вокруг света». И газетный свёрток, в котором была завёрнута моя любимая пареная айва.
Я познакомил Галю с девочками и с Гошей. Мы показали ей дом, кровать, печку. Гале тоже очень нравилось у Иргашой. Потом мы уселись все вместе на кровать, разделили айву, и я стал показывать девочкам мои вырезки из газет.
Иргашой меня похвалила:
— Ты,
Я стал показывать свои журналы. Зорька удивлялась, что я хорошо знаю географию, а я видел, что Иргашой помнит разные острова и государства лучше меня. Она перевёртывала страницы и преспокойно говорила:
— Канарские острова! У берегов Северной Африки. Гонолулу. Тут Амалия Ирхард, знаменитая лётчица, утонула. Сан-Марино. Самое маленькое государство… Непал…
— Какая же девочка умная! — хвалила её Галя.
Когда попадались картинки с осьминогами, питоном и уродливыми людьми, Гоша старался поскорее перевернуть страницу. Но Зорьке страшные картины больше всего нравились. Она закрывала Гоше ладошкой глаза, а сама любовалась огромным питоном. Сидели мы недолго — раздался звонок. Надо было возвращаться в детдом.
На прощание я попросил Галю:
— Навещай меня почаще. Приходи каждую неделю.
И она обещала не забывать меня.
В ту ночь я лежал в большой спальне, уставленной кроватями, под большим стёганым одеялом, у окна. Ваня попросил Садыкова дать нам кровати рядом. Но Ваня уже спал. И другие ребята спали. Гоша говорил во сне. А мне не спалось. Большая луна стояла низко над двором, и мне казалось, что её можно было достать с неба рукой. Я глядел на луну, думал про Ленинград, вспоминал маму, рассказывал ей про детдом. И незаметно уснул.
Часть пятая
«От Советского Информбюро»
Через месяц я освоился с новой жизнью. В детдоме мне нравилось, и я уже привык, что всё тут делалось по звонку.
Электрические звонки были не только в классах, в спальне, но даже во дворе. В семь часов раздавался первый звонок, и он будил весь детдом.
— Подъём! — кричали ребята.
Мы убирали спальни, умывались и шли в столовую. После завтрака — в клуб. Там, на сборе, нам читали известия с фронта, а перед сбором Садыков всегда перекалывал на карте ленточку с красными флажками. Я старался поскорее кончить завтрак, чтобы успеть до сбора помочь Садковый у карты. Теперь я нисколько не боялся его. Садыков был строгий и вспыльчивый, но зато очень весёлый и справедливый. Он целый день проводил в детдоме, даже спал в спальне у старших мальчиков. Он никогда не отказывался переменить книгу, выдать футбольный мяч или объяснить военную новость.
Особенно мы сдружились, когда Садыков убедился, что я хорошо разбираюсь в разных фронтовых делах.
После завтрака и сбора полчаса, до начала уроков, у нас были свободные. В это время в Коканде передавали из Москвы последние известия. Газеты приходили сюда лишь на пятый день. А тогда никто не мог дождаться утра, когда из Москвы диктор Левитан своим густым, ясным голосом начинал читать сводку с фронта. Она называлась: «От Советского Информбюро».
— Слушали «От Советского Информбюро»? — спрашивали мы друг друга. — Что передавали? Какой сегодня город взяли?