Мальчик, который упал на Землю

Летт Кэти

– Мерлину сейчас очень трудно, Джереми, и совсем не хотелось бы, чтоб нас преследовала какая-то бестолковая телка-яйцерезка.

– Я добьюсь ордера на арест, если что. Позвоню в полицию, прямо сейчас. Где она? Летит небось к «Евростару», чтобы не успели арестовать.

Я сникла, как вчерашнее суфле.

– Прости, я переборщила. Переживаю за Мерлина, все из-за этого. Как пошел в новую школу, ведет себя все хуже и хуже. Руки моет постоянно. И все эти его пунктики на удаче, фатуме, ритуалах – и чтоб все замки были закрыты. Все ему нужно делать в одно и то же время, одинаково, чтоб все померяно, посчитано, проверено... К микроволновке и близко не подходит – боится, что у него загорится

мозг. Костяшки пальцев к уху не подносит – боится оглохнуть. Чтобы вытащить его в школу, мне нужно накачаться кофе так, что я потом всех на дороге обгоняю – даже когда не на машине.

Джереми с огромной нежностью поцеловал меня в макушку.

– Знаешь что? А пусть Мерлин приедет на несколько дней ко мне? Если захочет, конечно. А ты съездишь в спа, расслабишься. Возьми маму с сестрой. Я приглашаю. Моя секретарша все организует. Получишь представление, каково это – быть ФУ, Феей Удовольствий, – расшифровал он. – Я бы тоже пошел, но тут столько работы. Полномочия передавать – это для троечников, – подмигнул он. – Пусть другие этим занимаются.

Я попыталась улыбнуться этой его шуточке, но вышло кривовато, будто ее выкрало на лету какое-то незримое чувство. День пошел наперекосяк. За огромными стеклами эркеров, как в стиральной машине, болтались серые и белые облака. Они мне напомнили о делах домашних и о том, насколько не хочется ими заниматься. Спа – другое дело, очень заманчиво. Не бывать для матерей-одиночек декларации независимости, для матери ребенка с особыми нуждами – и подавно. Но почему бы время от времени не поддаться стремлению к Жизни, Свободе и Халяве?

– Я подумаю, – ответила я.

Глава 23

Жизнь, свобода и стремление к халяве

Долго думать не пришлось. К началу декабря поведение Мерлина стало еще сумбурнее и беспокойнее. Фиксация на голове вышла на новый виток. Он впал в паническое состояние лишь из-за того, что чуть было не ударился головой о дверь, и целыми днями казнился этим неслучившимся промахом. Умолял меня организовать ему операцию на мозге. И как бы я ни указывала ему на отсутствие логики в его переживаниях, он оставался убежден, что чуть не удариться – это все равно что удариться. Он сводил себя с ума, вглядываясь в свое внутреннее зеркало заднего вида, бесконечно перебирая собственные слова и поступки и наказывая себя за ошибки и оплошности.

Несчастный ребенок пребывал в постоянном напряжении. Я чувствовала, как оно волнами расходится от него. Его тревоги были мафиозной группировкой у него в голове. Поджидали, когда из-за поворота покажутся какие-нибудь чувства, налетали, грабили, брали в заложники и мутузили до полусмерти.

Как-то утром, еще до рассвета, мой смятенный сын разбудил меня – впал в панику, выбирая, какую рубашку надеть.

– От рубашек с коротким рукавом в холодную погоду одно невезение. А все дело – в везении, – сказал он, нервно кусая изнутри щеку. Я заглянула в его комнату: вся она была завалена рубашками, Мерлин перемерял весь свой гардероб.

За завтраком он сидел на краешке стула, готовый в любой момент подскочить, сучил коленями, шевелил пальцами на ногах и барабанил по столу, отстукивая некий ритм, слышный одному ему.

– Что такое, милый? – спросила я нервно, готовясь получить открытку из параллельной вселенной.

– Меня беспокоят стекла. Беспокоят костяшки пальцев – вдруг я их поднесу слишком близко к ушам. Беспокоят ногти на руках и ногах. Еще мне тревожно за Арчи. Где он? Он во всем этом сценарии – платный актер?

Я и сама часто думала об Арчи, но всегда напоминала себе, что мы с ним – не с одной страницы и даже не из

одной книги. Мы даже не из одной библиотеки.

– Я хочу мочь говорить всю жизнь – и слышать тоже. Сжимать кулаки и зажмуриваться тоже нехорошо. Думаю, мне нужна операция на ушах – я слишком близко подносил костяшки.

На лице у моего сына отразилось напряжение почти пародийной силы.

– Милый, ты же знаешь, что твои подозрения нелогичны? Смотри, я подношу костяшки к ушам, хлопаю по ушам ладонями – и не глохну.

– Нет! Нет! Не делай так! – закричал Мерлин, вскакивая на ноги. – Ты оглохла, а я теперь виноват. Мне казалось, мой мозг управляет телом, но теперь вот думаю – кто мне это сказал? – Мерлин понизил голос и произнес одними губами: – Мой мозг.

Как бы я ни старалась помочь, всякий раз он задавал новые вопросы, со злодейской прицельностью попадая мне по самым уязвимым местам:

– Ты уж не молода, как прежде, а? Врут доктора. Морщины болят, верно?.. Думала, будешь старшим педагогом, да? Ан нет. Ты все та же обыкновенная учительница английского. Ты так и не реализовала свой потенциал, верно? А как там Великий Роман, о котором ты столько говорила?..

Нанятый Джереми психотерапевт убеждал меня, что это Мерлиновы проекции негативных чувств к себе на самого любимого для него человека. Я уговаривала себя не огорчаться: все бы могло быть много хуже. Самки черепах проплывают тысячи миль и откладывают миллиарды яиц, и ни один потомок не пришлет даже открытку на День матери, верно?

В середине недели Мерлин разбудил меня посреди ночи с вопросом, зачем одни страны воюют с другими, только чтобы доказать им, что воевать нехорошо, и объявил, что собирается воткнуть нож в Дика Чейни за то, что он завязал войну с Ираком под ложным предлогом, – и тут я затосковала по тем временам, когда беспокоилась лишь о том, что мой сын, ища подтверждений существования НЛО, нечаянно взломает пентагоновский сайт и его вышлют в США отбывать шестидесятилетний срок за кибертерроризм.

К четвергу нервы были настолько ни к черту, что я решила принять любезное предложение Джереми. Наносить на карту мир ребенка с Аспергером – практически подвиг Колумба, Кука и Кортеса вместе взятых.

Мы дожидались, пока за нами прибудет машина Джереми, и тут Мерлин повернулся ко мне с мрачным видом.

– Ну не прекрасно ли носить широкую улыбку во все лицо? – спросил он угрюмо. – Буду широко улыбаться весь день. А день-то какой изумительный, – внезапно добавил он – без всякого выражения. Несчастность курилась над ним, как пар. – Ты знаешь, как именно мой отец превращается в белого медведя в холодильнике, когда ему надо на Северный полюс, к своей медвежьей семье? Я думаю, что полярный медведь думает, что я тюлень, и хочет меня съесть.

– Милый, ну что ты глупости говоришь. Папа любит тебя. И я люблю. Ты чудесный, умный, сообразительный, необычный, уникальный человек, и тебе есть что предложить миру.

Он натянул рукава рубашки до самых пальцев – этот зимний жест не сочетался с солнечной погодой поздней осени.

Когда «мерседес» Джереми заурчал и остановился у нашего дома, Вероника выбралась с переднего сиденья поздороваться с Мерлином.

– Ну, как поживает мой маленький Марк Цукерберг? [115] – спросила она и потрепала внука по щеке. В прошлом насупленная Вероника теперь стала такой сладкой, что от нее сами собой возникали дырки в зубах.

115

Марк Цукерберг (р. 1984) – основатель социальной сети Фейсбук.