Мальчик с Голубиной улицы
Шрифт:
— Понятно, — нестройно отвечали мальчики.
— А что говорил Роберт Оуэн? — спросил человек с ежиком.
Мальчики смотрели на него, и им казалось, что он декламирует стихотворение.
А стоявшие позади мамаши и тети говорили:
— Ну, что же вы молчите?
Они утирали мальчикам носы, одергивали матросские курточки, поправляли бескозырки.
Микитка, босой, без шапки, стоял один и сам рукавом утирал нос.
— Нельзя рукавом утирать нос, мальчик, — тихо сказала розовая дама, — для этого имеется носовой
Микитка, глядя под ноги, промолчал.
— Ну, раздайте им конфеты, — сказал оратор.
Розовая дама обошла всех и каждому дала из мешочка конфету и пряник. Мальчики стали тут же грызть пряники, а Микитка спрятал пряник в карман.
— Дети, расскажите, что вам сегодня снилось, — сказала розовая дама.
Дети морщили лбы и вспоминали.
— Мне снилась собака! — крикнул мальчик с удивленными глазами.
— И мне собака! И мне собака! — закричали со всех сторон.
— А ты что молчишь? Что тебе снилось? — спросила дама Микитку.
— А ничего, — ответил Микитка.
— Как же ничего? Что-нибудь да должно было тебе сниться.
— А спал, — отвечал Микитка.
Снова открылась зеркальная дверь, и из нее выкатился толстячок в клетчатом жилете, в пенсне, с серебряной бородкой. За ним вышагивал похожий на Дон-Кихота, ужасно длинный и тощий человек в бархатной кофте с бантом во всю грудь и поповскими волосами до плеч.
Увидев мальчиков, они тотчас же стали кричать и наскакивать друг на друга, как два петуха.
— Надо учить ребенка владеть рисунком и карандашом! — закричал Дон-Кихот. — Дайте им в руки карандаши, дайте им разноцветной бумаги. Дайте им, дайте им! — задыхался он, развязывая бант на груди.
— Нате вам! Нате вам! — кричал толстяк в клетчатом жилете и стал совать ему карандаши.
Но Дон-Кихот не брал карандаши и, размахивая руками, кричал:
— Общее развитие через глаза и руки… Из класса — на луга, в лес, где открыта великая книга природы…
Толстяк снял пенсне и ухмыляясь разглядывал Дон-Кихота.
А тот подбежал к окну, распахнул его и, глядя в окно на бегущие по небу облака, проговорил:
— Какие цветы первые расцветают? Когда прилетают аисты? — Вдруг он закрыл глаза и тихо, как во сне, сказал: — Школы с садом, с залами для труда и игр, где бы, играя, учились и, учась, играли… — Он открыл глаза и закричал на толстяка: — Шире двери! Войдите, алчущие знания!..
На маленьких кремовых табуретках, за такими же маленькими кремовыми столиками чинно и деликатно сидят маленькие мальчики, с бумажными сумками, в которых прячут конфеты, и пряники, и серпантин.
Каждому дали по цветному карандашу: наполовину красный, наполовину синий. И мальчики, как по команде высунув языки, стали рисовать в альбомах. У одних появились домики с дымом из труб. У других забегали собаки, похожие на лошадей, и лошади, похожие на собак. У третьих расцвели цветы, похожие на птиц, и запели птицы, похожие на цветы.
Микитка сидел над бумагой и сопел. Он слишком усердно нажимал на карандаш, тот крошился и наконец сломался. Тогда Микитка вынул маленький ножик со сверкающими лезвиями и с наслаждением построгал карандаш. И, утерши рукавом нос, снова принялся рисовать и сопеть. Мальчики заглядывали в его рисунок и пугливо озирались.
— Нарисовали, дети? — спросила розовая дама.
— Нарисовали, — хором отвечали мальчики.
— Ну вот, подходите по одному и показывайте.
Мальчики встали со своими рисунками в очередь.
— Что это у тебя такое? — спросила розовая дама, в лорнет разглядывая красный дом с красным дымом из окон и дверей.
— Пожар, — угрюмо отвечал Микитка.
— А зачем тебе нужен пожар? Разве не лучше было бы нарисовать дом?
Микитка молчал.
— А у тебя что? — спросила она второго мальчика.
— Пожар, — ответил мальчик.
— А у вас что? — спросила она, обращаясь к очереди.
— Пожар! Пожар! — отвечали мальчики, подымая над головой свои бушующие огнем рисунки.
— Господи! — сказала дама, ужасаясь. — Вы что, дети или пожарники?
— Пожарники! Пожарники! — хором отвечали мальчики. — Мы пожарники!
— Ну, хорошо, дети, беритесь все за руки, — и она хлопнула в ладошки. — Точка, точка, запятая, вышла рожица святая…
Мальчики насупились.
— Ну, что же вы стоите? Будем играть в кошки-мышки. Кто будет кошка? Вот ты будешь кошка! — обратилась она к Микитке.
Микитка не двигался с места.
— Ну, что же ты?
— Не хотим в кошки и мышки, — басом ответил Микитка.
— Как не хотите? — спросила дама.
— В кошки и мышки не хотим, — упрямо повторил Микитка.
— А во что же вы хотите?
Микитка потоптался на месте, оглянулся на товарищей и сказал:
— В чехарду.
— Фи! — взвизгнула дама. — Фи! Фи!
Она побежала куда-то и скоро вернулась с плечистым, белозубым молодцом в коротких, до колен, шароварах цвета хаки и в бутсах с подковками.
— Маршировать хотите? — спросил белозубый.
— Хотим! — закричали мальчики. — Маршировать хотим!
И вот мы шли по шумной, яркой Главной улице и несли плакаты: «Сохраните нас — свое будущее!», «Школы стройте, тюрьмы сройте!»
— Раз-два, раз-два! — командовал белозубый.
— Ура, ура, ура! — кричали мальчики.
Кончилась Главная улица с ее богатыми посудными магазинами. Пошли зеленые улицы, почти без домов, из одних огородов. Но, несмотря на это, мы шли, продолжая с тем же криком и ликованием распевать: «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног», распугивая кур и настораживая коз, щиплющих у заборов светлую шелковистую траву.