Мальчик с Голубиной улицы
Шрифт:
— Подножка, учитель! — радостно закричал лопоухий Капуцинский, который знал, что надо отвечать учителю, чтобы ему угодить.
— Правильно, Капуцинский, — сказал учитель. — И ты больше не будешь подставлять подножку?
— Я больше не буду подставлять подножку! — снова закричал Капуцинский.
— Ну, хорошо, не кричи. Кто кричит, тот врет.
Учитель снова ударил по Книге книг так, что из нее полетела пыль, и сказал:
— Теперь, дети, раскройте глаза и уши и начнем сначала. Всегда нужно начинать
И учитель произнес нараспев:
— И сказал бог: «Да будет свет». И стал свет…
— Да будет свет. И стал свет! — торопливо закричали вслед за ним мальчики.
— И сгинула тьма…
— И сгинула тьма! — выкрикнули хором мальчики.
— Турочкин! Что ты там делаешь, Турочкин?
— Я ничего не делаю, учитель, — отвечал золотушный мальчик, вылезая из-под парты, где он пытался улечься спать.
— Ты выучил урок, который я задал тебе еще в прошлом году?
— Я, кажется, не выучил урока, — прошептал Турочкин, мигая сонными глазками.
— Громче! — сказал учитель. — Пусть все слышат, зачем тебе стыдиться?
— Я не выучил урока! — заорал Турочкин.
— Ты слышишь, Двойра, — обратился учитель к жене, — он говорит, что он не выучил урока.
— Ой, горе мне! — ответила из кухни жена учителя. — Так пусть он его выучит.
— Скажи мне, Турочкин, кто Давид?
— Кузнец, — быстро ответил Турочкин.
— Что ты говоришь, грубиян! — в ужасе зажал уши учитель. — Ты слышишь, Двойра, что он говорит?
— Что там случилось? — сквозь стук ножа спросили из кухни.
— Этот грубиян говорит, что Давид — кузнец.
— Не может быть, — ответила жена учителя. — А на самом деле он не кузнец?
— Конечно! — воскликнул учитель. — На самом деле Давид — царь, каких свет не видывал.
— Скажи пожалуйста! — удивилась жена учителя.
Она пришла в класс с румяным от жара лицом, с ребенком на руках.
— Ну, хорошо, хватит уже вам тут! — и кинула учителю на руки ребенка.
И учитель, осторожно и неумело держа своего отпрыска, строго глядя на него поверх очков, поднимал его, показывал ему класс и спрашивал:
— Ты тоже будешь таким разбойником?
Отпрыск кричал:
— У-у-у!
— Не надо быть разбойником, надо быть хорошим мальчиком.
Отпрыск, глядя мудрыми, как у учителя, глазами на мальчиков, гудел:
— У-у-у!..
5. Фома Гордеич Кнакер
В классе стоял визг, вой и пыль до потолка. Одни были под партами, и оттуда доносился кровожадный клич индейцев; другие дрались, стоя на партах в позе знаменитых борцов; а кто не дрался, тот кричал: «Бей, я его знаю!»
И вот в это время дали тревожный, предупреждающий сигнал:
— Кнакер!
И тотчас же запыхавшиеся, с расцарапанными лицами,
В наступившей тишине слышалось приближающееся к двери шумное дыхание, словно кто-то там работал кузнечными мехами: «Уф… Уф!..»
Фома Гордеич Кнакер был на своем веку коммивояжером, трубачом и прорицателем, он держал рулетку, уезжал в Америку и вернулся, и теперь учил нас русскому письму и счету.
Кнакер шумно дышал и громко топал, и, когда снимал боты, мальчики с ужасом смотрели на дверь.
Он появился с пачкой книг, в котелке и визитке, с которой резко контрастировали бриджи и глянцевые краги. Глядя на них, мальчики думали, что Фома Гордеич только что соскочил с коня, тем более что он не вошел, а ворвался в класс. Он кинул свою пачку книг на кафедру, затем взошел на нее сам, сложил руки на мощной груди и начал так:
— Балбесы! Вы думаете, если нет Николки (так называл он свергнутого царя), так можно ходить головой вниз, а ногами вверх? Кто так думает — вон из класса!
Мальчики не шевелились.
— Ну, так сидите смирно, — сказал Фома Гордеич, — чтобы я не слышал, как вы дышите.
Он развязал свою пачку книг, раскрыл одну из них и углубился в нее.
Мальчики молча сидели и смотрели на Фому Гордеича, изучая его пухлые щеки, выпученные глаза и длинный, висящий, как груша, нос. А Фома Гордеич сидел на возвышении, листая страницу за страницей, хмыкал, удивленно поднимал брови, притопывал ногой в такт чтению и изредка вскрикивал: «Ай-ай-ай!»
— Фома Гордеич, а я знаю, что вы читаете, — прокричал восторженный голос из класса. — Вы читаете «Три мушкетера».
— Босяк, откуда ты знаешь «Три мушкетера»? — поднял голову Фома Гордеич, рассматривая мальчика.
— Я еще знаю «Королеву Марго», мне подарили на именины, — отвечал мальчик.
— Ну, хорошо уже! — сказал Фома Гордеич, захлопывая книгу. Он встал, расправил грудь, зевнул и сказал: — Эй, вы, байбаки, балбесы, башибузуки, и зачем вы только сюда приходите? Из вас ученые, как из меня блюдечко!
После этого он сделал передышку, во время которой медленно оглядывал мальчиков от первой до последней скамьи, а класс постепенно бледнел.
— Ну? — спросил Фома Гордеич, имея в виду заданный урок.
Мальчики убито молчали, чувствуя, как ноют у них кости, и лихорадочно вспоминали урок.
— Ну, кого я спрашиваю, чердачную балку или вас? — закричал он так, что с потолка посыпались на мальчиков рыжие прусаки.
В классе стало тихо, как на кладбище.
— Ну, иди, например, ты, Голубчик! — ткнул он пальцем в головастого мальчика.
— Я не Голубчик, — заикаясь от страха отвечал головастый мальчик.
— А кто же ты? Кто твой отец?