Мальчик-убийца
Шрифт:
Макс прямо выкрикнул эти слова и его крик просто болью выплеснулся у него из горла. В этот момент он вдруг отчетливо вспомнил, как хоронили троих детей в Горловке, когда снаряд украинской артиллерии попал в ванную, где 13-летняя Настя, 7-летняя Даша и двухлетний Кирилл прятались от обстрела. Вся Горловка, все, кто еще остались, вышла на улицы провожать деток в последний путь… Максим это помнил… И слезы выступили у него на глазах. Но вряд ли кто-то понял сейчас причину этих слез.
Он перевел дыхание и продолжил.
…Мы слишком спокойны. Мы сыты. Мы сонны. Пусть спит детвора Пусть где-то еще не объявлены войны В четыре утра У нас за стеной все железобетонно И только покой Часы отмеряют наш путь монотонно Неспешный такой ПрошлоМакс замолчал. Молчал и зал. Никто не понимал, о чем говорит этот мальчишка, к чему приплел революцию и вообще — зачем он стоит на сцене? Но если школьники не понимали ничего из того, что сказал Макс, то некоторые взрослые прекрасно поняли его. Самое интересное, что первым все понял тот самый франт из КГБ, который оказался во втором ряду, крайним справа. Он первый захлопал, за ним стали хлопать учителя, а потом уже и весь зал.
Но Макс снова заговорил.
— Спасибо. Я понимаю, что мои стихи не совсем понятны и, может быть, не совсем к месту. Да, я мог бы прочесть и Маяковского, и Блока, и уж, конечно же, какие-нибудь стихи о партии. Но давайте вспомним, что такое коммунизм! И почему коммунисты всегда первыми выходили навстречу опасности, первыми шли под пули и первыми бросались под фашистские танки. Сегодня мы живем в мире и как-то успокоились, привыкли к тому, что наша страна не знает, что такое война. Но нельзя, понимаете, нельзя успокаиваться! Спокойствие и сытость порождают лень. И будущее нам этого не простит. Именно поэтому сегодня каждый из нас должен помнить о том, что именно мы должны быть готовы не только сохранить все то, что досталось
Зал молчал.
Зверев не знал, почему его внезапно понесло. И что заставило его плюнуть на все — на правила, на здравый смысл, на то, что этим своим выступлением он окончательно не просто «засветился», а «спалился» по полной программе. Вот какая-то вожжа попала ему под хвост, когда он увидел школьников, которые глумливо улыбались, ржали в коридоре перед актовым залом, когда мимо проходил старенький дедушка-ветеран с орденами, видимо, приглашенный на торжественный концерт… Что-то вспыхнуло у него перед глазами и понесло…
А сейчас, на «отходняке», он вспомнил свою войну. Войну с фашистами на Донбассе. В 2015 году…
Настоящая война — это всегда страшно. Не эти глянцевые репортажи разного рода корреспондентов, не то, что показывают по телевизору, нет. Настоящую войну по телевизору не покажут. Как снарядом на куски разрывает человеческое тело, как эти куски плоти выгорают рядом с пылающей бронетехникой, как мертвые тела, словно куски мяса, швыряют на пол труповозок-«буханок»… И это хорошо еще, что зимой — не так рвотно, как летом, когда мертвые уже через пару часов «плывут»… Когда после них на асфальте остаются темные пятна-потеки… Когда запах мертвой плоти чувствуется за сотни метров…
Макс впервые столкнулся с настоящей войной в морге небольшого городка Новоазовск, когда после боя под Мариуполем части ополченцев были вынуждены отойти после короткого боестолкновения с так называемыми «азовцами» — бандитами из добровольческого батальона «Азов», укомплектованного откровенными нацистами из радикальных украинских группировок. В принципе, этих вояк удалось не просто потеснить, а заставить разбегаться. Но приказа идти дальше на Мариуполь не было — перемирие, мать его. И к «добробатовцам» подоспело подкрепление. Начала работать арта, посыпались снаряды, поэтому ребята отходили под перекрестным огнем и артиллерии, и пулеметов с фланга. Одним словом, посекло тогда не меньше полувзвода.
Зверь тогда оказался под Мариуполем случайно — он выезжал на «обкатку» подразделения в боевых условиях, так сказать, на отработку слаженности стрелковой роты в составе батальона. Понятно, что и роты, и батальоны были в ДНР «кадрированные», то есть — далеко не полным составом воевали. Но все равно, когда в бою задействованы около ста человек, да еще стрельба стоит такая густая, что ни черта не слышно, как этой толпой руководить? Связь плохонькая и то — только с артиллерией, если повезет. Рации так себе. А с бойцами связь как наладить? По мобильнику? Кричи — не кричи — кто услышит? А если бои в городе, то, когда в разных микрорайонах бойцы — вообще непонятно, как их собрать и куда посылать? Скорее, тебя пошлют и очень далеко.
Вот рота, в которой сержант Зверев, точнее, бывший сержант Зверев был обыкновенным стрелком, и училась выслушивать задачу, передвигаться в пределах видимости и слышимости, занимать заранее оговоренные позиции и работать с картой на местности. Голь на выдумки хитра — и мобильниками пользовались, и вестовые бегали между отдельными подразделениями, и ракетницы были в ходу. Но чаще всего эта война была не маневренной, а позиционной — захватили населенный пункт, окопались, построили блок-посты, сидим, держим. Это в 2014-м рейды совершали, а сейчас… Да еще эти Минские соглашения, будь они неладны. Не они — давно бы Мариуполь захватили…
Одним словом, попала рота «салабонов» под раздачу, поэтому откатились очень быстро в Новоазовск. Но не все — часть новобранцев осталась на поле лежать. Потом, правда, договорились с ВСУ-шниками, когда они подошли на подмогу «Азову», забрать убитых и раненых. Такое нечасто, но практиковали. Укры собирали своих, ополченцы — своих. Бывало даже, что иногда на нейтралке собирались командиры с обеих сторон, бухали вместе. А утром — снова «гасили» друг руга. Но это бывало редко.
Хотя бывало…
Так вот, тогда, в Новоазовске и увидел Зверь впервые войну такой, какая она есть. В морге. И в «буханке». Когда там вповалку лежали мертвые тела. А еще — когда позже шли по взятому с боя поселку, и по дороге лежали разбросанные там и сям мертвые тела уже украинских солдат. Иногда это были просто целые кучи тел. Не тел даже — кучи мороженного мяса. Где непонятно — человек это лежит или просто какой-то фарш. Один раз Макс увидел, как из старенького «москвичонка» выгружают 200-х укров, которых накрыло из «ГРАДов». Посекло их так, что отдельно лежали руки-ноги, отдельно — туловища. А одному голову раскололо так, что от головы остались одни осколки, а рядом лежали вмерзшие в лужу светло-розовые мозги…