Мальчик в шкафу
Шрифт:
Подкидыш, глотая слезы, остался с миссис Фигг. Не хватало только, чтобы он во время торжества чего-то отчудил!
Здоровый уже пацан, должен же понимать!
Нет, не понял.
Это ж такая обида – в школу не взяли.
Учиться “как все” он мечтал давно. В тайне от меня, потому что понимал – я не такой человек, чтобы оставить невидимого мальчика слоняться по школе и спокойно заниматься делами по хозяйству. Надеялся ходить тенью за Дадли. Но я обрубила и эту надежду. Не хватало еще, чтобы про моего сына пошли слухи, что он как-то связан со всякой
Зная, что этот упертый поросенок из себя вывернется, лишь бы получить желаемое, я не отпускала его ни на шаг. Особенно в то время, когда Ди-ди был в школе.
Мальчишка возил пыльной тряпкой по пыльным полкам, когда я убирала в доме, рвал листья кресс-салата к обеду, пока я шинковала капусту, выдергивал ноготки из клумбы вместе с сорняками во время прополки. Оживлялся он, когда Дадли приходил домой и можно было поиграть “в школу”.
Сдвигали стулья, как парты, рассаживали плюшевых медведей, призванных изображать одноклассников, и выполняли работу, заданную сыну в школе для повторения пройденного материала. Читали вслух, тренировались в чистописании. Я при переезде нашла настоящую чернильницу-непроливайку и перьевые ручки. Мальчишки были счастливы. Они просто обожали все необычное.
Но все-таки подкидыш чувствовал вторичность таких игр, с завистью смотрел на Дидиккина, а потому я не могла отвлечься ни на минуту, спала вполглаза и все боялась, что поганец выкинет какой-нибудь фортель, итогом которого будет очередной переезд. И хорошо, если не из страны.
То, что он не капризничал (отучила за эти годы, слава Богу!), не настаивал и не уговаривал, по-детски наивно ластясь к нам с Верноном, а лишь смотрел на меня своими нечеловечески-зелеными, кошачьими глазами только усиливало мою нервозность. Да что ж такое?! Ну нельзя! Чего тут непонятного? Простое же слово!!!
Через три месяца подобных пыток (это чертовски долго, я вам скажу) Вернон сдался:
– Да разреши ты ему!
– Что разрешить?
– Не знаю! Чего он там хочет? Вот это пусть и делает. Сколько можно таращиться, как брауни из-под веника?! Что я, дома уже отдохнуть и расслабиться не могу?
Я только зашипела, не желая устраивать скандал с разбирательством – чего могу и хочу я. Бесполезно. Или заявит, что я все себе выдумываю. Или тоже надуется и будет ходить пыхтеть. А второго пыхтуна в доме я не вынесу.
Мы стали ходить в класс Дадли и сидеть там на занятиях.
Над моим малышом тут же стали хихикать одноклассники.
И почему дети в таком сопливом возрасте и уже такие злые?
Пока у мелких говнюков тухли завтраки, я молчала. Терпела. Сжимала зубы и читала дома подкидышу нотации, игнорируя его жалкие потуги отмазаться в духе: “Это
Было бы оно само, не было бы оно таким адресным!
Но когда у особо рьяного противника присутствия мамочки на уроках взорвался в руках портфель...
В общем, про визиты в школу я велела мелкому забыть.
Он ушел в свою каморку под лестницей, заперся в ней и прорыдал с надрывом до самого ужина.
Дадличек ходил тихий и виноватый, мусоля конфетину, которой я попыталась его отвлечь.
Старшего брата он любил. И хотя по малолетству не мог понять всех связанных с этим невыносимым мальчишкой странностей, всегда искренне огорчался раздорам в семье.
Я пыталась его отвлечь, а сама боялась однажды преуспеть в этом начинании. Потому что это дорога к краху семьи.
Дома проблемы? Не переживай, малыш.
Дома проблемы. Не переживай, малыш.
Малыш, дома проблемы, почему тебе все равно?
Эх, подсказал бы кто – что мне делать-то?
К ужину мальчишка выбрался из своей норки совсем тихим и поникшим.
Вот лучше бы так там и сидел, со своим распухшим носом и зареванными глазюками.
Скотина неблагодарная! Урод! Сволочь! Так бы и высказала ему все что думаю про ненормальность, ненормальных и их придурошных родителей!
Умерла она! Как ее хоть звали, гадость эдакую?
Где у нее и муженька ее, алкоголика-тунеядца-козла такого, все друзья семьи, ровесники, кузены и кузины? Чтоб их черти взяли!
Он же мелкий совсем, ему товарищи по играм нужны, а не матерящаяся тетка с ее сыном-карапузом. В таком возрасте разница в два года – это не пропасть, это бездна.
Так ее *** *** ******!
Ругалась я про себя, а потому без огонька, скучно и мало.
На следующее утро малой не встал к завтраку. Без писка отправился к Фигг, пока я провожала Дадличку. Отказался играть в школу и снова заперся в своем чуланчике.
Да, ***** ***** ****** *** *** *******! Чтоб **** ****** ****** **********! Ну что я могу поделать-то???
Ну сам-то он головой своей может соображать? Нет?!
Когда мелкий не вышел к следующему завтраку, Вернон озабоченно нахмурился.
На третье утро с рыком вытащил паршивца за шкирняк и поволок на улицу, к машине.
Только и гавкнув, что поговорит с ним по-мужски на мое охреневшее: “Куда вы?”
Вернулись они в то время, в какое и обычно муж возвращается с работы.
Это он его к себе в офис что ли возил? Или на производство?
А не повернулся ли дражайший супруг? Не двинулся ли рассудком?
Чем это может помочь зареванному шестилетнему пацану, которому не с кем играть и который хочет в школу?
Я вот, кажется, выход придумала. И отличный выход! Ивонн немного помогла, если честно.
Церковный хор ведет очень странная тетка, как выяснилось. Экзальтированная до крайности, да еще и крайне недалекая.
Увидела как-то на крестинах отблески от вспышки фотоаппарата, да как закричит: “Благодать! Благодать сходит!”