Мальчишка с бастиона
Шрифт:
Впрочем, Горчаков не обратил на это никакого внимания. И не потому, что распознал хитрость врага. В душе Горчаков давно уже сдал город, но открыто в этом не признавался. Он побаивался Нахимова - фактического руководителя обороны.
Смерть адмирала развязала ему руки.
– Идут! Степан Иваныч, идут!
– Спокойно, Николка.
– Палить надобно, Степан Иваныч…
Ковальчук взглянул в сторону офицерского блиндажа: там, спрятавшись за траверсом, наблюдал за действиями противника лейтенант Шварц.
–
В эту минуту лейтенант приподнялся, словно подслушал разговор, и спокойно, не повышая голоса, как-то по домашнему, скомандовал:
– Картечью… Пли!
Прогремел выстрел. Рядом, словно эхо, отозвалось другое орудие. «Ерофеич палит», - отметил про себя парнишка.
Ерофеич стрелял самозабвенно, как настоящий бомбардир. Худющий, в обгорелом тельнике, он, как привидение, метался от пушки к ядрам и обратно. Быстро заряжал и стрелял беспрестанно. Кок не прислушивался к командам, да их и не было слышно. Он сам себе командовал:
– По хранцузу - или! По турку - пли! По сардину - пли!
Рядом с Ерофеичем упал бочонок. Из его днища змейкой вился дымящий фитиль.
«Это что ещё за штуковина?» - удивился кок. Ему не приходилось видеть подобного.
– Мина!
– вдруг закричал около него Ковальчук.
– Ховайсь!
Ерофеич и Колька инстинктивно припали к земле, а матрос, делая двухметровые шаги, бросился к бочонку.
Фитиль зловеще продолжал дымиться, и чуть приметный огонёк подбирался к днищу.
Ковальчук схватил валявшуюся рядом лопату и, недолго думая, обрубил ею запал.
Теперь мина была не опасна. Сейчас это был просто бочонок со ста килограммами пороха.
– Чуть на небеои не вознеслись!
– улыбался Ковальчук, спрыгивая в ров.
Колька хотел что-то спросить у Степана, но в это время матрос, всё ещё с улыбкой на лице, виновато сказал:
– А меня, кажись, поранило…
– Куда?
– встрепенулся мальчишка.
– Броде туточки, - Ковальчук неуверенно поднял руку, словно боялся ошибиться, и вскрикнул от боли.
Колька разорвал тельник и увидел у предплечья маленькое отверстие с запёкшейся кровью по краям.
– Должно быть, лебёдушка поцеловала, - поморщился Ковальчук.
– Эк жалит!
Парнишка поспешно достал бинт и стал накладывать повязку. Нужно было спешить - синие мундиры были близко. Краем глаза он видел, что одна из колонн повернула на угол пятого бастиона, другая движется прямо на них.
Шварц приказал прекратить огонь: навстречу французам разворачивался Житомирский полк.
Колька видел, как сошлись, смешались в пёструю скрежещущую толпу две волны.
Блестя, словно рыбы, выпрыгивали над головами сабли и стрелы штыков. Доносились отчаянные выкрики озверевших людей.
Схватка шла метрах в восьмидесяти от редута. Артиллеристы, забыв об опасности, повскакивали на вал. Если бы не приказ «оставаться у орудий», они все были бы уже там, с житомирцами.
Бой
Силы были слишком неравны. Резервы подойти не успели. Шварц отдал приказание отступать к городскому оврагу.
Но французам не удалось развернуть пушек - они были выбиты огнём пятого бастиона. Защитники редута с уцелевшими житомирцами заняли укрепление. Быстро привели в порядок орудия и открыли огонь по возвращавшейся колонне…
Фёдор Тополчанов, который вновь возвратился на редут, прокатывая мимо Кольки своё орудие, сунул мальчугану подобранный только что французский пистолет.
– На всякий случай, Ника!
– прокричал прапорщик.
Пищенко не успел поблагодарить, как послышался голос командира:
– Не зевать! Огонь, огонь!
Теперь они с Ерофеичем были у одного орудия. Степан остался в овраге: раздробило ступню. Кок умудрился где-то при падении рассечь лоб, и разорванный тельник, словно чалма, полосател у него на голове.
Колька, засунув пистолет за пояс, громко командовал:
– Ядро! Пальник! Ерофеич, быстрей!
Французы, поддержанные колонной, отступившей от пятого бастиона, шли и шли на редут. Они растянулись метров на двести, прикрыв скопление свежих сил против соседнего люнета Белкина. Атакующая колонна была уже почти у вала, когда в стороне люнета раздался оглушительный взрыв. Это сработали ещё весной заложенные Бергом электрические мины! Половина отряда была уничтожена. Но оставшиеся в живых, несмотря на плотный огонь русских, продолжали атаку.
Враги ворвались на редут Шварца. Матросы и солдаты дрались кто чем мог: камнями, ядрами, прикладами. Схватка шла между орудиями, а с вала спрыгивали всё новые и новые атакующие. Колька, спрятавшись за разбитой мортирой, палил из пистолета.
Он видел, как отчаянно отбивался банником Ерофеич, как выпрыгивала над тёмно-синими шапочками его полосатая чалма. Не замеченный французами, мальчик стрелял им в спину, помогая коку в неравной схватке.
К нему подполз Фёдор.
– Отходим, Ника! Французы сзади!
– Погоди, погоди! Ерофеич!..
Но было уже поздно. Смешная чалма исчезла за спинами врагов. А рядом уже раздавалась дробь французских барабанов.
Прижимаясь друг к другу и отстреливаясь, Фёдор с Колькой отступали к своим. Они видели, как какой-то офицер пытался вколотить на валу французский флаг.
Прапорщик несколько раз стрелял в него, но тщетно: было уже далеко. Друзья, стиснув зубы, старались не глядеть в сторону вала.
Неожиданно, славно в отместку за их мучения, ядро с пятого бастиона сбило ненавистное знамя, и в это же время в противоположной стороне редута послышалось громовое «ура!» Ещё не успев сообразить, в чём дело, французы бросились назад и неожиданно оказались в мешке.