Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов
Шрифт:
Он занес руку, чтобы погасить свет, и остановился на мгновение поглядеть последний раз на мраморных младенцев, резвящихся в фонтане и среди роз.
— Прощайте, младенцы, — окликнул он их тихонько, — только и было их у меня, что вы.
Войдя в свой спальный портик, он посмотрел через большой двор на портик Паолы. Света не было. Может быть, она спит.
Сидя на краю кровати, он вдруг заметил, что один ботинок у него расшнурован и, усмехнувшись своей рассеянности, снова зашнуровал его. Стоит ли ложиться спать? Уже четыре часа утра. Ему захотелось полюбоваться последним
Он достал из стенного шкафика копию завещания и внимательно перечитал его. Ему пришли в голову несколько новых мелких дополнений; он вписал их, поставив число на шесть месяцев раньше, на всякий случай. Последним его распоряжением было обеспечение мудрецов из арбутусовой рощи, причем капитал был рассчитан на семерых членов.
Он посмотрел свои полисы на страхование жизни, проверяя в каждом оговорку о дозволенном самоубийстве; подписал все лежащие в корзинке письма, продиктовал на диктофон письмо издателю. Очистив стол, он наскоро составил общий приходо-расходный баланс, исключив из него доход с мексиканских рудников. Этот баланс он перенес на другой, в котором отвел больше места расходам, а приход урезал до крайности, и все же результат получался удовлетворительный.
Он разорвал исписанные цифрами листы и составил программу ближайших действий на рудниках. Он излагал ее с нарочитой небрежностью, в виде случайного наброска так, чтобы впоследствии, когда эту бумажку найдут, она не вызвала никаких подозрений. Таким же образом набросал он еще и программу скотоводства для своих широв на двадцать лет вперед и составил целую предполагаемую генеалогическую таблицу для Горного Духа, Принцессы и нескольких других лучших из их потомства.
Когда к шести часам утра вошел О-Дай с кофе, Дик дописывал последний пункт программы мероприятий по культуре риса.
«Хотя итальянский рис стоит испытать, так как он созревает очень рано, я временно ограничусь на главных плантациях японскими сортами. Они дозревают в разное время, так что с теми же самыми рабочими и машинным составом можно засеять гораздо большее пространство, чем одним сортом».
О-Дай поставил кофе на стол, не подавая вида, что замечает что-либо особое, хотя и бросил взгляд на нетронутую постель, и Дик не мог мысленно не похвалить его за такое самообладание.
К половине седьмого зазвонил телефон, и он услышал усталый голос Хеннесси:
— Я так и знал, что вы уже встали, и хотел вас порадовать: Бесси выживет, но, действительно, она была на волоске. Ну, а теперь я иду отдохнуть.
Побрившись, Дик взглянул на душ, одну секунду постоял в нерешительности, но, в конце концов, упрямо нахмурился, и в голове его мелькнуло: «Стоит ли? Только потеря времени», но башмаки все-таки снял и заменил их тяжелыми, с высокой шнуровкой, более пригодными для охоты.
И опять он сидел за письменным столом, просматривая записи в блокнотах с планами на утреннюю работу, когда вошла
— Сеятель желудей, вечно неутомимое, устали не знающее Багряное Облако! — Ему бросились в глаза темно-синие круги под ее глазами. Он встал, не дотрагиваясь до нее; да и она не порывалась приласкать его.
— «Белая» ночь? — спросил он, придвигая к ней стул.
— «Белая» ночь, — ответила она. — Ни секунды сна, хотя я очень старалась.
Говорить не хотелось ни тому, ни другому, но так трудно было отвести друг от друга глаза.
— Ты… ты и сам-то не очень хорошо выглядишь, — сказала она.
— Да, мое лицо, — кивнул он. — Я уже смотрел, когда брился, вчерашнее выражение не сходит.
— С тобой вчера что-то случилось, — робко закинула она, и он не мог не увидеть в ее глазах той же жалости, что и у китаянки Ой-Ли. — Это выражение все заметили. В чем дело?
Он пожал плечами.
— Уже сколько времени, как оно появилось, — ответил он уклончиво, вспоминая, что первый намек на это выражение он видел в портрете, который с него писала Паола. — Ведь ты заметила? — как бы мимоходом спросил он.
Она молча кивнула, и вдруг ей пришла новая мысль. Он видел, как она у нее зародилась еще прежде, чем она сказала:
— Дик, может быть, у тебя роман?
Это было бы выходом. Это распутало бы все. И в ее голосе и на лице была надежда.
Он улыбнулся, медленно покачал головой и почувствовал, что она разочарована.
— Беру обратно, — сказал он, — со мной случилась история.
— Сердечная? — Она ждала его ответа с жадностью. И он ответил:
— Сердечная. — Но она не приготовилась к тому, что последовало. Он вдруг придвинулся к ней так близко, что коленями коснулся ее колен, и, наклонившись к ней, быстро и нежно взял ее обе руки и удержал их у себя на коленях.
— Не пугайся, моя птичка, — успокоил он ее. — Целовать тебя я не буду. Давно уже я тебя не целовал. Я хочу рассказать тебе об этой истории. Но прежде мне хочется сознаться тебе, как я горжусь собой. Горжусь, что люблю! В мои годы — быть влюбленным! Это невероятно, удивительно. И какой я влюбленный! Какой странный, необыкновенный и во всех отношениях замечательный любовник! Всем книгам, всей биологии наперекор. Я — однолюб; я люблю одну женщину, только ее одну. После двенадцати лет обладания люблю ее безумно, так страстно и так нежно!
Руки ее слегка дрогнули в его руках, и он понял, что она ждала не того и что сейчас невольно пытается высвободиться, но он еще крепче удержал ее.
— Я знаю каждую ее слабость и всю, как есть, со всеми ее слабостями и со всею ее силой. Я люблю ее так же безумно, как любил ее вначале, в те безумные минуты, когда я впервые держал ее в своих объятиях.
Руки ее все пугливее трепетали в удерживающих их его руках, и бессознательно она их тянула и дергала, стараясь вырвать. В глазах ее был страх. Он понимал, что она чувствует, и догадывался, что с губами, еще горящими от поцелуев другого, она опасается горячих излияний Дика.