Маленькие дети

Перротта Том

Аудитория взорвалась аплодисментами, и Мэри-Энн Мозер с выражением глубокого удовлетворения опустилась на место. Тодд презрительно закатил глаза, а затем поискал взглядом Сару, надеясь увидеть такое же выражение и на ее лице, но обнаружил только пустое место и стену, словно еще хранящую отпечаток ее тела. Он быстро посмотрел на дверь и успел заметить, как кто-то закрывает ее невидимой рукой.

Секунду поколебавшись, Тодд решил, что должен догнать Сару. Он не желает мучиться еще месяц, не имея возможности ни увидеться с ней, ни спросить, почему она смотрела на него так, словно он чем-то незаслуженно обидел ее. Тодд решил, что сумеет незаметно выскользнуть в боковую дверь, и уже сделал шаг к ней, но рука Тони Корренти немедленно

схватила его за ворот футболки так же, как родители хватают неразумного малыша, пытающегося выскочить на дорогу.

— Эй, — прошептал Корренти. — Ты куда? Сейчас нельзя уходить.

Тодд хотел что-то объяснить, но, заметив выражение лица Тони, предпочел промолчать. Он послушно шагнул обратно в шеренгу, скрестил на груди руки и придал лицу уверенное выражение — так, как его учили.

* * *

Тодд почувствовал запах сразу же, как только сел в машину Ларри. Не заметить его было просто невозможно. Он быстро проверил подошвы своих кроссовок, они оказались чистыми.

— Хорошее собрание, — заявил Ларри, усаживаясь за руль. Он поднял правую руку, предлагая Тодду хлопнуть его по ладони. — Наконец-то мы заставили их шевелиться.

— Да, только немного затянулось, — гнусаво заметил Тодд, потому что изо всех сил старался не дышать носом. — Я уж думал, оно никогда не кончится.

После ухода Сары собрание продолжалось еще битый час, и, к собственному изумлению, Тодд, словно хорошо обученный солдатик, неподвижно простоял весь этот час спиной к сцене и лицом к залу Вместо того чтобы послать Корренти к черту и броситься вслед за Сарой, он без слова протеста вернулся в строй, как будто дурацкая футбольная команда значила для него больше, чем женщина, с которой он целовался и очень хотел поговорить. С каких это пор он превратился в такую овцу? Запах в салоне становился все сильнее, словно тоже издевался над Тоддом и его трусостью.

— Ничего, — жизнерадостно возразил Ларри. — Это хороший первый шаг. Главное теперь — не ослаблять давления.

Тодд опустил стекло, но особого толку от этого не было.

— Ты, конечно, извини меня, Ларри, но, по-моему, у тебя в машине чем-то пахнет.

— Это точно, — согласился Ларри.

— Я проверил подошвы. Это не я.

— Ну и не я, — заверил его Ларри. — Это мешок с собачьим дерьмом у тебя за спиной.

* * *

После тренировки по дороге домой Ларри уже привычно свернул на Блуберри-Корт. Неделю назад он люминесцентной оранжевой краской написал на дорожке, ведущей к крыльцу, УБИЙЦА ДЕТЕЙ. Еще неделей раньше встал прямо на газоне и забросал дом десятком яиц, два из которых попали прямо в большое окно. И в первом, и во втором случае Тодд оставался в машине — Ларри и не предлагал ему делать грязную работу — и с молчаливым неодобрением наблюдал за происходящим. Все это напоминало ему студенческие годы и то, как братья Декк творили в присутствии Тодда всякие пакости, не ожидая при этом ни его участия, ни одобрения. Как будто им просто нужна была аудитория, когда они прицепляли собаке на голову цветочный горшок или бросали стрелы для дартса в задницу какому-нибудь пьянчужке.

Тодду совсем не обязательно было приезжать сюда с Ларри. Он вполне мог возвращаться домой пешком или ездить на тренировки на собственной машине. Тем не менее он продолжал садиться в минивэн приятеля, становясь при этом его невольным сообщником. Иногда Тодд пытался убедить себя, что делает это ради того, чтобы в случае чего удержать своего товарища по команде от какой-нибудь действительно серьезной глупости, иногда упрекал себя в трусости, а иногда готов был признать, что, наблюдая за действиями Ларри, чувствует что-то похожее на восхищение.

— Передай мне мешок, пожалуйста, — попросил его Ларри. — Он у тебя за спиной.

Собачьи экскременты были уложены в большой пластиковый пакет, завязанный сверху узлом. Он оказался таким тяжелым, будто был доверху наполнен

жидкой глиной.

— Господи, Ларри, да тут целая тонна!

— У меня приятель работает в Обществе гуманного отношения к животным. Пошарь в бардачке. Там должна быть жидкость для костров.

Ларри действовал так уверенно и спокойно, будто не совершал ничего противозаконного. Он поставил мешок на крыльцо, неторопливо облил его горючей жидкостью и аккуратно поджег спичкой. Пламя сначала взметнулось к небу, но быстро опало, и на всякий случай Ларри подлил еще немного жидкости, а потом несколько раз нажал на звонок, вернулся к машине и без видимой спешки уселся за руль. Не трогаясь с места, они сидели и ждали, пока распахнется дверь.

На крыльце, освещенном уже затухающим, но все-таки зловещим костром, появился не Макгорви, а пожилая женщина в ночной рубашке с кофейной чашкой в руке. Несколько секунд она молча стояла, глядя на огонь, а потом спокойно повернулась и закрыла за собой дверь, словно собачье дерьмо, горящее у нее на крыльце, — это неприятное, но вполне привычное явление, с которым остается только смириться.

Вторая часть

Госпожа Бовари

Секс-дневник

Чувство вины уже давно перестало терзать Ричарда. Даже нервное возбуждение, состоящее из равных долей мучительной нерешительности и радостного предвкушения, уже почти оставило его. Сейчас, после того как шаг, еще недавно казавшийся таким немыслимым, был сделан, он с каким-то холодным спокойствием наблюдал за собой со стороны, словно прикидывая, возможно ли еще остановиться до того, как он совершит нечто, о чем может сильно пожалеть впоследствии.

Ответ был ему известен. Нет, он уже зашел слишком далеко и остановиться теперь не сможет. А кроме того, если жизнь чему-то и научила Ричарда — так это тому, что бороться с собственными желаниями бессмысленно. В конце концов ты все равно проигрываешь, и все попытки сопротивления — это просто потерянное время и силы. Гораздо разумнее сразу же сдаться, совершить все неизбежные ошибки и уже потом постараться заново наладить жизнь.

Забавно, что в данном случае Ричард все-таки пытался бороться. Несколько недель он промучился, вероятно, потому, что самым трудным шагом было признать реальность своих желаний. Он пытался высмеивать себя и уговаривать, снова и снова повторяя: «На самом деле ты совсем не хочешь этого. Ты просто не можешь этого хотеть. Ты совсем не похож на тех извращенцев, что заказывают по Интернету пару нестираных женских трусиков».

Он ведь, кроме всего прочего, был женатым человеком. При желании в корзине с грязным бельем можно было найти сколько угодно трусов. Беда только в том, что они совсем не возбуждали Ричарда, потому что были просто бельем, которое носила его жена. Стринги, полученные с сегодняшней почтой, — крошечный кусок белого шелка в зеленый горошек — это совсем иное дело, потому что носила их другая женщина, и в этом заключалось их главное очарование.

В данный момент трусики все еще лежали в пластиковом пакете, предназначенном для заморозки продуктов, — хозяйственная деталь, растрогавшая Ричарда, — и на маленьком белом ярлычке, где полагалось указывать название продукта и дату его заморозки, игривым женским почерком было написано: «Носились Похотливой Кэй весь день 2 июня 2001 года. Наслаждайся!!!» Кроме трусиков в пакете находился конверт с фотографией Похотливой Кэй, позирующей в этих самых трусиках, и пара страничек из дневника, касающихся ее сексуальной активности в тот день, когда она их носила. Ричард знал все это, даже не открывая пакета: перед тем как сделать заказ, он несколько месяцев состоял с Кэй в электронной переписке, и она самым подробным образом описала ему всю процедуру. Единственная деталь, о которой она забыла упомянуть, — это то непередаваемое словами предвкушение чуда, которое испытывал сейчас Ричард.