Маленькие пленники Бухенвальда
Шрифт:
На нижних нарах, у окна, кто-то всхлипывал.
— Что с тобой? — тихо спросил Гофтман, заглянув в темную пещеру.
— Не знаю… Мне жарко, — слабым, жалобным голоском ответил мальчик.
Яков Семенович на коленях подполз к нему и положил ладонь на лоб. Рука почувствовала жар. «Э, да у тебя высокая температура!» — подумал Гофтман.
— Дядя Яша, я заболел, да? — с испугом спросил мальчик. — Я выздоровею. Не отправляйте меня в ревир, дядя Яша. Я хочу быть вместе с ребятами, вдруг их отправят отсюда, а я останусь…
— Ладно, ладно, не бойся, — еще раз
— Спасибо, дядя Яша. А пойдет ли врач сюда?
— Не бойся, мы попросим такого врача, который пойдет. У нас немало хороших врачей. Они любят таких курносых, как ты. Спи спокойно.
Мальчик успокоился и закрыл глаза.
Наступило утро. Дети, как всегда, вышли на зарядку. Володя Холопцев, подавая команды, все время поглядывал на вышки: там теперь стояло не по одному часовому, а по два, три и на некоторых вышках даже больше. Усилилось патрулирование между вышками. Значит, фашисты приняли все меры предосторожности.
Ребята старательно приседали, нагибались, размахивали руками, чтобы стряхнуть с себя вялость бессонной ночи. Им тоже бросились в глаза многочисленные часовые и патрули. Мальчики загрустили, притихли.
Завтракали молча.
После завтрака опять была тишина. Эсэсовцы не подавали никаких команд. Узники на работу не пошли.
Тянулись тягостные минуты ожидания…
Митя Бужу вышел из восьмого блока и, держась ближе к баракам, побежал узнать, что делается в двадцать пятом блоке, который он считал самым активным. Так и есть, там уже собралось очень много народу. Флигель был буквально забит. Митя еле — еле пробрался к входу, усиленно работая локтями, подныривая под ноги людей.
Один из узников, забравшись на штубу, которая была превращена в трибуну, читал какую-то бумагу. Голос его звучал ясно, четко, но не громко. Митя услышал лишь заключительные слова.
«Приказываю сегодня, 11 апреля 1945 года в 15 часов 15 минут, начать вооруженное выступление против фашизма. Командующий подпольной армией подполковник Смирнов».
На штубу встал другой узник:
— Товарищи! — оглядел он своих соратников запавшими от худобы глазами. — Настал час расплаты с врагами. Мы должны отомстить им за смерть наших товарищей, за все убийства, пытки, за наши муки, за надругательства гитлеровцев над невинными людьми, согнанными в лагеря смерти. Будем мстить. Смерть им, смерть!
Пленники вскинули над головами руки, сжатые в кулаки, и скандировали:
— Долой фашистов!
— Смерть палачам!
— Да здравствует свобода!
Некоторые узники, самые горячие, кричали слишком громко. И тогда на импровизированную трибуну поднялся третий оратор. Его волевое лицо с монгольским разрезом глаз было строгим. Взгляд требовал внимания. Человек этот, уже пожилой, стоял прямо, словно в строю. Чувствовалось, что он прошел хорошую военную выучку.
— Кто это? — спросил Митя у стоящего рядом пленника.
— Смирнов.
«Вот кто командующий!» — догадался Митя.
— Тише, товарищи! — помахал рукой
— Ясно! — дружно ответила толпа.
— А сейчас прошу соблюдать дисциплину и порядок. Командирам рот приступить к раздаче оружия!
Митя поспешил сообщить радостную весть дяде Яше. Яков Семенович с улыбкой выслушал взволнованное сообщение Мити и дружески похлопал его по плечу.
— Бой будет горячий! Но тебе и всем ребятам придется посидеть в бараке.
— Почему, дядя Яша! — взмолился Митя. — Мы тоже хотим драться.
— Мало что вы хотите. А мы хотим, чтобы вы все остались живы и вернулись на Родину. У вас вся жизнь впереди. Ну-ка собери ребят, я поговорю с ними…
Дети столпились вокруг Якова Семеновича.
— Вот что, ребята, — сказал он, — сегодня день у нас знаменательный. Армия вооруженных узников даст бой фашистам. Будет настоящая война. Вам нужно все это время быть здесь, на блоке. Выходить на улицу никому нельзя.
— Нам ничего не сделается! — упрашивали мальчики. — Чего сидеть здесь в такое время…
Дядя Яша был неумолим.
Медленно передвигались стрелки часов на главных воротах. По ним были тщательно выверены часы, имевшиеся в бараках. Но все равно за главными часами наблюдали сотни возбужденных глаз. Из барака в барак передавалось точное время.
Ровно три часа дня… Осталось еще пятнадцать минут…
Как медлительна большая стрелка! Да уж не прилипла ли она к циферблату?
Прошло еще три минуты… Осталось двенадцать…
Осталось десять…
Девять…
Восемь…
Семь…
Шесть…
Пять…
— Еще пять минут, — шепчет Митя Бужу.
— Скорей бы! — вздыхает Илюша Воробей.
Они сейчас все вместе — Митя Бужу, Владек, Жан, Илюша.
Только Пети нет. Жив ли он?
В лагере тихо. Даже эсэсовские собаки не лают. Фашисты чувствуют что-то неладное, но они не предполагают, как велики масштабы готовящегося выступления узников. Подготовка к нему велась при строжайшей конспирации, предательство было исключено. А сейчас, в самое ответственное время, вся территория лагеря находится под контролем постов подпольной армии. Все узники знают, что появляться на аппель-плаце сейчас нельзя. Никто не должен выходить на вызов эсэсовцев.
Вот откуда-то издалека донеслось гудение самолетов.
— Не бомбить ли нас летят? — встревожился Илюша. — Тогда и не высунешься отсюда…
— Ничего, высунемся! — тихо отозвался Митя. — Боишься, Воробушек?
— Немного страшновато, — признался тот.
В последние минуты никто из мальчиков уже не мог следить за стрелкой часов. Навострив уши, они каждую секунду ожидали взрыва гранаты и думали, что этот взрыв будет необыкновенной силы, оглушительным, потрясающим.