Маленький стрелок из лука
Шрифт:
– Кирилл, я любила, была замужем, у меня ребенок...
– И у и что?
– Вы считаете, этого мало, чтобы научиться в жизни кое-что смыслить?
Жизнь, конечно, нас многому учит, но совсем не для того, чтобы разочаровывались в ней, - сказал Кирилл.
– Я тоже любил... Ну и что же? Прошла эта любовь. И я не считаю, что мне не повезло. В отличие от всего бренного, одна лишь любовь вечно молода. Она не стареет. Никогда. Любовей бывает много, а настоящая - одна. Но люди плохо в этом разбираются, иногда случайную любовь принимают за настоящую, отсюда и все беды: разочарования и все такое...
– Вы
– Евгения с интересом смотрела на Кирилла.
– Не знаю, как у вас, а у меня - да, - сказал он.
– Пережив эту ненастоящую любовь, мы теперь с вами имеем право на настоящую? Правильно я поняла вас?
– Каждый человек имеет право на настоящую любовь, на далеко не каждый это право использует.
– Все это слова, дорогой Кирилл!
– сказала она.
– Вы случайно лекции на тему "Что такое любовь и как с ней бороться?" не читаете в домоуправлении?
– Почему в домоуправлении?
– улыбнулся он.
– Не хватит же у вас мужества говорить все это современным молодым людям? А в домоуправлении на лекции ходят лишь пенсионеры и домохозяйки...
– Я уже взял два билета на пятое мая, - перевел Кирилл разговор на другое.
– Разве вы едете не один?
– Она не смотрела на него. Глаза ее были устремлены на троллейбус, который круто сворачивал с улицы Софьи Перовской к каналу Грибоедова.
– Мы едем вдвоем, - улыбнулся он.
– Вернее, летим. Вы и я.
– Здорово вы за меня решили!
– восхитилась ока.
– А если бы я вам не позвонила и мы не встретились?
– Вы бы позвонили, и мы обязательно бы встретились, - спокойно ответил он.
– Иначе и быть не могло, Евгения.
– Вы или до неприличия самоуверенны, или...
– Вот увидите, будет по-моему, - сказал он и взял ее теплую узкую ладонь в свою руку.
Она сделала слабую попытку освободиться, но он не отпустил. Ее рука осталась в его ладони.
– Покажите билет!
– потребовала она.
Кирилл достал из внутреннего кармана пиджака два билета. Евгения внимательно прочитала и вернула назад.
– Евгения Воронцова...
– произнесла она, будто прислушиваясь к звучанию этой фамилии.
– Какая же я Воронцова?
– Вы почему-то упорно скрываете от меня свою фамилию.
– Она очень простая, - ответила она.
– Соловьева.
– Красивая фамилия... По мужу или девичья?
– Моя фамилия, - ответила она.
Они молча сидели на камне, еще сохранившем в своих глубинах зимний холод. Наверное, и Евгения почувствовала это, потому что первая встала и поправила плащ. И снова коса ее тяжело колыхнулась: Кирилл протянул руку - и его пальцы охватили упругую теплую, перевитую петлями косу. Она действительно была тяжелой.
– Вы хотите дернуть меня за косу?
– блеснула она в его сторону глазами.
– Тогда скорее, пока у меня хорошее настроение!
– Я и в школе-то не дергал девчонок за косы, - сказал он и невольно прижал косу к лицу. Она пахла уже знакомыми ему духами. Наверное, французскими, потому что такой стойкий запах только у них бывает.
Она высвободилась и легко вспрыгнула на каменную площадку. Вслед за ней поднялся и Кирилл. На широких каменных ступенях собора и у дверей остановилась экскурсия. Худощавая чернявая девушка бойко стала рассказывать
– Почему вы не носите с собой альбом и карандаш?
– поинтересовался Кирилл.
– Я вам говорила, что уже с год не держала кисти в руках, - после некоторой паузы ответила она.
Он чуть было не спросил: на что же она живет?
– но промолчал, посчитав, что задавать этот вопрос бестактно.
– Вы хотели, наверное, спросить, каким образом я деньги зарабатываю?
– догадалась она - Иллюстрирую детские книжки. Недавно сдала макет с оформлением и тридцатью рисунками.
– А говорите, кисть в руках не держите.
– Рисунки я делаю карандашом, - пояснила она.
– А кисть - это совсем другое, - она с неудовольствием взглянула на него.
– Не будем больше об этом, ладно?
Напротив Елисеевского магазина она свернула в скверик к памятнику Екатерины Второй. Кирилл уже заметил, что ее, как магнитом, притягивают к себе памятники, соборы, дворцы. Вот и сейчас она направилась в сквер машинально, по привычке. Кириллу и самому нравилось это красивое местечко: великолепный скульптурный памятник, сквер, а через площадь Пушкинский театр, бывший Александринский. На скамейках сидели шахматисты, окруженные болельщиками. Площадь перед театром пересекали стройные, модно одетые женщины. Они скрывались в служебном театральном подъезде. Наверное, актрисы спешили на репетицию или на утренний спектакль.
Он думал, она присядет на скамью, но Евгения повела его мимо театра на улицу Зодчего Росси. От невысоких зданий как раз до середины улицы опрокинулись тени. Небо над головой было непривычно синее с редкими, не загораживающими солнце облаками. На этой улице народу было мало. Лишь у парадной одного из домов толпились юноши и девушки. Рядом рабочие в спецовках разгружали машину с прицепом-шаландой. Они вносили через выставленное окно на первый этаж доски внутрь здания. Доски были желтые, свежие и пахли смолистой сосной. Этот запах вызвал в памяти небольшую псковскую деревушку на берегу реки, груду бревен и досок, из которых они мастерили скотный для колхоза... В этом году поход по селам, и весям не состоится: Василий Иванов снимает фильм под Валдаем, он, Кирилл, уезжает в командировку, а Вадим Вронский в июне на месяц уезжает в Москву на курсы повышения квалификации. Один лишь Николай Балясный никуда не уезжает. А осенью они договорились во что бы ни стало слетать хоть на две недели в Коктебель...
На площади Ломоносова Евгения сказала, что ей надо домой, там Олька... Правда, она с матерью, но Евгения обещала сходить с ней в кино.
– Я провожу, - сказал Кирилл.
– Вам хочется узнать мой адрес?
– улыбнулась она.
– Это не очень далеко. Я живу на Бассейной, рядом с метро "Парк Победы".
– А точнее?
– настаивал он.
– Вам надоело день и ночь ждать у телефона...
– сказала она.
– Вот именно, - кивнул он.
Она раскрыла сумку, достала записную книжку в розовой глянцевитой обложке, быстро записала телефон и вырвала страницу.