Маленький стрелок из лука
Шрифт:
– Страдаю?
– озадаченно проговорил Кирилл.
– Замуж это ты выйдешь, когда вырастешь...
– Я - за Саньку, - призналась Глаша. Он мне давно шибко нравится.
– А ты ему?
– Он на меня, глупый, и не смотрит, - вздохнула девочка.
– А собираешься замуж!
– поддразнил Кирилл.
– Я и говорю - глупый, - рассудительно продолжала Глаша.
– Счастья своего не знает... Я ведь работящая, у нас в роду все работящие: и упокойный батюшка, и покойница родима матушка... Царствие им небесное... И дедушка. Ему вон сколько годов-то, не сосчитать, а ить не сидит сложа руки? Да я, как белка в колесе, все по дому... Кто полы моет, рубахи, стирает, рыбу чистит? Я ить на все руки от скуки! Вот и посудите, где еще этот конопатый дурак Санька сыщет лучше жену?
Вот
– Понятно, глупый, - скрывая улыбку, согласился Кирилл. Он вправду подумал, что из Глаши получится хорошая жена. Такие-то не избалованные жизнью дети с малолетства знакомы с любым трудом, знают цену добру и злу. А то, что Глаша сейчас неказистая, это ерунда: еще выровняется, похорошеет, станет девушкой что надо. Характер у нее самостоятельный и вон какая рассудительная!..
– Обедаете вместях, гуляете тоже, а живете в разных избах, как чужие, - укоризненно глядя на Кирилла, заявила девочка.
– Не годится так, дяденька Кирилл. Вам надо... жениться на ней.
– Думаешь?
– усмехнулся Кирилл, глядя на озеро.
– Она хорошая, красивая и... рисует! Знаешь сколько она тебе потретов наделает? Все стены в своей избе увешаешь...
– А если она не хочет замуж за меня?
– Не хочет?
– не поверила Глаша.
– Да где же у ее глаза? А еще художница! Что ты, росточком махонький, горбатый? Аль у тебя заячья губа?
– Заячья?
– Мужчина ты видный из себя, степенный, водку не пьешь, да еще и не старый... Наши бабы говорят, вы с тетей Женей пара, хоть на выставку! Оба красивые, видные из себя...
– Погляди, что это там?
– показал рукой Кирилл на озеро.
– Птица или... зверь какой?
Глаша приложила ко лбу ладошку и всмотрелась в даль. Толстые губы ее поползли в улыбке, обнажив маленькие острые зубки. Один со щербинкой.
– Скажете тоже! Топляк это... Раз дедушка на карбасе налетел на топляк, так пришлось рубахой дно затыкать, а то утонул бы. В нашем озере топляков страсть как много. Сплавляют лес плотами, попадут в шторм к разбегутся деревья кто куда. Поди собери их потом! Вот и плавают по озеру... Сазоновы прошлой осенью наловили плавника на целую баню. Вон она стоит у воды. Видите, новенькая и крепкая как орех! Да вы не туда смотрите, дяденька Кирилл...
Кирилл смотрел на приближающуюся к ним Евгению. Она шла по узкой прибрежной тропинке. Брюки ее были измочены росой, в руках большой альбом и складной мольберт, черная длинная коса змеилась за спиной.
– Вон вы где от меня спрятались!
– весело крикнула она. Белые зубы ее блеснули в улыбке.
– Она тебя тоже любит, - шепотом сообщила ему Глаша.
– Только еще не знает про это... Как мой глупый Санька!
С Пуповой горы Олень простирается во все стороны, как настоящее море. Извилистый берег, изрезанный маленькими бухтами и заливами, уходит от деревни вдаль и скоро теряется в сиреневой дымке, а дальше вода и небо. Сегодня на редкость теплый и безветренный день. Обычно, даже если яркое солнце, с озера тянет холодный ветер. Уже конец июля, а Кирилл еще не видел, чтобы кто-нибудь купался в озере. Вот в банный день купаются все - и стар и млад. После горячего пара, соскочив с полка, приятно бухнуться в обжигающую воду. Кирилл тоже попробовал и даже поначалу не ощутил никакого холода. Холод пришел через несколько минут, когда разгоряченное тело остудилось. Если у самой поверхности вода еще терпима, то уже на метровой глубине кусается. Жители деревни почти не снимают стеганых телогреек, а вот ребятишки бегают в рубашках и босиком.
Кирилл стоит за спиной Евгении и смотрит, как на холсте, закрепленном защелками на мольберте, появляются очертания озера и береговой полосы у деревни. Евгения пишет красками, здесь, в Клевниках, она впервые после долгого перерыва взялась за кисть. И теперь не расставалась с нею с утра до вечера, да иногда и в белую ночь писала. Если сейчас, днем,
Художницей Евгения была неплохой, на взгляд Кирилла, ей особенно удавались портреты. Она умела скупыми точными штрихами уловить характер человека, его, как говорится, внутреннюю сущность. В ее альбоме были и ребятишки, и старики со старухами, и рыбаки, а вот даже карандашного наброска Кирилла не было. Евгения почему-то упорно избегала его писать. Кириллу-то, собственно, было безразлично, но видя, как она горячо уговаривает кого-нибудь из сельчан попозировать, он подчас испытывал легкое чувство обиды: почему ему не предложить?
Кирилл тоже здесь не сидел сложа руки, он каждый день встречался с жителями деревни и заводил с ними долгие разговоры о прошлом, о преданиях и легендах этого сурового края. Не каждый житель так уж сразу раскрывал перед ним душу. Случалось, как говорится, получать от ворот поворот. Неохотно рассказывали о своем житье-бытье рыбаки. Первое время они вообще настороженно приняли Кирилла и Евгению, но потом привыкли. А вот старики и старухи охотно делились о своей жизни. Главное, надо было направить беседы в нужное русло, потому что в основном все разговоры сводились к одному: сколько у кого детей, родственников, как они живут, что пишут в письмах, у кого кто народился, кто умер, когда кто собирается приехать в отпуск... Говор у сельчан был яркий, образный. Встречались забытые старинные слова вроде "вежды". Один старик, рассказывая о смерти сына-рыбака, сказал: "Сам я, батюшка, закрыл ему вежды..." Встретилось даже старинное слово, явно французского происхождения: "Жавель". Преклонная старуха, ругая пропойцу племянника, заявила, что он "хлещет не только сивуху, но жавель..." Это значит, одеколон. Поразило его и слово "стогна", что означает улицу в городе. Только порывшись в словаре, Кирилл узнал, что это церковнославянское слово. Каким образом оно удержалось в маленькой деревеньке Клевники за Полярным кругом? Услышал он здесь и довольно редкие русские пословицы: "И крута гора, да забывчива; и лиха беда, да избывчива" "Ноябрь - сентябрев внук, октябрев сын, зиме родной брат". "Старая штука смерть, а каждому внове".
Евгения смеялась над ним, мол, стоит ли записывать услышанное? У Даля в словаре столько образных слов...
А вот редких песен и сказаний он здесь не обнаружил. Когда беседа налаживалась, Кирилл как бы между дедом включая магнитофон и все записывал. Многие не обращали на это внимания, а один бородатый дотошный старик, по прозвищу Лопата, умолк и стал с подозрением поглядывать на Кирилла острым маленьким глазом из-под кустистой седой брови. А потом промолвил:
– Ты, часом, кукуш, не шпиен? Чевой-то ты адскую машину-то включил? Накрутишь, навертишь, кукиш, а опосля по энтому..."би-би-си" мой голос услышат? У внучонка мово есть приемник... Ты уж, милок, выключи, мать ее в душу!..
Евгения чуть со смеху не умерла. Она частенько вместе с Кириллом присутствовала при этих вечерних беседах на крыльце дома. Даже злые кусачие комары ее не пугали. Пока Кирилл неторопливо вел разговор, задавал вопросы, Евгения раскрывала альбом и карандашом делала портретные наброски. На нее никто и внимания не обращал, потому что она обычно молчала. И лишь, когда комары совсем замучают, вскакивала с места и убегала к озеру, где тянул ветерок. Кирилл мазал лицо и руки каким-то пахучим средством от комаров и мошки, но Евгения не пользовалась им, утверждая, что жидкость вредна для кожи лица. Средство действовало о г силы час-два, а потом самые отчаянные комары начинали пикировать со всех сторон и снова надо было натираться. От укусов мошки у Кирилла все ноги повыше ступни были в волдырях и расчесах. Проклятые твари пробирались в резиновые сапоги и жалили. Не так страшен был сам укус, как последствия его: нога сутки чесалась так, что хоть караул кричи... Евгения так одевалась, что мошка до нее не добиралась, зато комары не давали житья.