Малинджи
Шрифт:
…
В следующий раз Карл вспомнил странные россказни Яррана примерно через месяц. Хелена тем вечером почувствовала себя лучше. Тошнота и тремор утихли, и Карлу удалось уговорить ее прогуляться и поужинать в ресторанчике недалеко от дома. Некоторое время он исподтишка наблюдал, как жена рассеянно гоняет по тарелке салатные листья. Она была бледна до прозрачности, но спокойна, и это вселяло некоторую надежду. Значит, боли утихли. Хотя бы на время.
– Не смотри на меня, Калле, - глухо произнесла она, не поднимая глаз, - мне и так кусок в горло не лезет, так еще и ты пялишься.
Карл
Карл тут же вспомнил девочку в больнице и перевел взгляд на руки женщины. Обоих указательных пальцев не было. На их месте – между большими и средними пальцами – виднелись рваные рубцы, говорящие о том, что швы не накладывались. Женщина повернула к нему голову, и Карл едва сдержал нервное подергивание, настолько неприятен был ее взгляд. Поразительно, что до этого она не проявляла ни малейшего интереса ни к веселью родных, ни к снующим у столика официантам, ни к соседу-посетителю, который подошел и галантно попросил «прикурить». Но на взгляд Карла она отреагировала сразу, словно почувствовав, что… что он ее признал… Неуклюжим движением она убрала руки со стола и спрятала их под крахмальную салфетку на коленях.
«Малинки», - вспомнилось Карлу слово, которое произнес старый бушмен, - «Но что конкретно он имел в виду? Жаргонное словечко, обозначающее какую-то врожденную патологию? Или, может, психиатрию? Ведь ясно, что и девочка, и эта чернокожая женщина не в своем уме. Нет, что-то там было о старике и проводниках… Может, это жертвы местных сект, подвергшихся лоботомии и усечению пальцев?»
Спрятав руки, женщина отвернулась, а он все не мог оторвать от нее взгляд. Она завораживала. Что-то древнее и дремучее пробудилось в его душе белого европейца. Оно чувствовало неправильное, покалеченное, изуродованное нечто, что скрывалось за бесстрастным лицом женщины. Видимые физические увечья были лишь незначительной верхушкой айсберга.
– Я просила тебя не пялиться, но разговаривать со мной я тебе не запрещала, - произнесла Хелена с легким (пока) раздражением, и Карл с трудом оторвался от женщины. Вмешательство было очень кстати, ибо и муж, и дети странной дамы уже начали нервничать и недобро коситься в его сторону.
– Что?... Прости, родная, - рассеянно ответил он, - Как ты себя чувствуешь? Боли не вернулись?
– Нам совершенно не о чем больше поговорить, кроме моих болей?
– Хелена горько скривилась, - Может, стоит поговорить о шуме прибоя, или о пении птиц в парке, или о том, как прошел твой день на работе. Или мой – в четырех стенах… Или хотя бы о прелестях той пышной дамы, с которой ты уже пятнадцать минут не сводишь
– Бог с тобой, Хелена! – опешил Карл, - я вовсе не…
– Я прекрасно знаю, как выгляжу,- так же горько продолжила жена, не слушая его, - кожа да кости. А скоро останутся одни кости. Конечно, приятнее разглядывать сочную черную бабу за соседним столиком, чем свою уродину-жену.
– Прекрати! – воскликнул Карл, теряя самообладание, - Ты сама сказала не смотреть на тебя! Мы впервые за три месяца вышли в люди, а я по-твоему, весь вечер должен просидеть, уставившись в тарелку?!
Хелена умолкла, насупившись. Карл пожалел о своей вспышке и с виноватым видом плеснул ей немного вина. Ее раздражительность и агрессия говорили о том, что боли, увы, никуда не ушли. Видимо, она просто решила это скрыть, чтобы доставить ему удовольствие - провести редкий вечер вне дома. А теперь жалела, что не осталась в кровати.
– Прости меня, - произнес он, ловя ее руку на скатерти, - Ты говоришь сплошные глупости, милая. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Я все бросил ради тебя… И ты вовсе не уродина. Если ты будешь хорошо есть, то быстро наберешь потерянный вес. Погляди, ты не съела даже салат, а впереди еще отличный сочный стейк….
– Я не могу, Калле, - ответила Хелена, отодвигая от себя нетронутую тарелку, - у меня во рту появились какие-то язвы, и вся еда теперь отдает кровью.
– Может, глоток вина?..
– Нет. Оно же… красное, - Хелена с отвращением покрутила на столе бокал, на дне которого плескалось вино, и взяла стакан с водой. Рука заметно дрожала. Карл быстро отвел глаза, боясь новой волны гнева с ее стороны, и увидел, что чернокожее семейство собралось уходить. Парень и девушка уже поднялись, отец семейства расплачивался с официантом, только женщина продолжала безучастно сидеть, ни на что не реагируя.
«Вставай, мама, пора идти», - мягко произнесла девушка и тронула ее за плечо. Женщина тут же послушно поднялась и неуверенно покачнулась, нахмурив брови.
«В точности, как та девочка», - подумалось Карлу. Все в ней словно кричало о том, что она каждую секунду совершает над собой усилие, а малейшее действие для нее – словно впервые. Наконец, она неуклюже развернулась и двинулась на выход, подволакивая правую ногу. Последним вышел ее муж, неприязненно зыркнув на Карла.
– Калле, может, вызовем такси, - попросила Хелена.
– Такси? Но ведь до дома десять минут неспешной ходьбы! – расстроенно произнес Карл, - да и стейк сейчас принесут!..
– Что ж, желаю сытно покушать и неспешно прогуляться, - вибрирующим от злости голосом внезапно прошипела жена, поднимаясь, - Я сама поймаю такси. Нет, сиди! Вон несут твой стейк.
Она сделала пару шагов, потом вернулась и ткнула в Карла указательным пальцем:
– И никогда больше не смей говорить, что ты бросил все ради меня! Я тебя об этом не просила. Единственное, о чем я просила – остаться дома, чтобы я могла еще хоть раз увидеть снег! А ты вместо этого притащил меня в эту богом забытую дыру, кишащую крокодилами, пауками и прочей нечистью. В жару, которую я ненавижу!