Малышка, пойдем со мной...
Шрифт:
Стены гостиной оказались темно-зелеными. Вдоль них стояли шкафы из гарнитура «Хабитат», а в центре — полые стеклянные столы.
Джоани приободрилась. Она не любила нерях.
Женщина улыбнулась, обнажив неровные белые зубы. «А она не так уж и молода», — почему-то подумала Джоани.
— Чашечку чая или что-нибудь покрепче, а может, того и другого? — спросила хозяйка.
Джоани застенчиво улыбнулась.
— А как насчет виски?
— Вот это по-нашему!
Спустя пять минут они сидели на диване с рюмками в руках.
— Нервничаешь, дорогая, — сказала женщина.
Джоани улыбнулась.
— Да, это так.
Женщина протянула руку:
— Мэри Дринквотер, хотя, пожалуй,
Джоани громко рассмеялась.
Затем Мэри перешла на серьезный тон:
— Мою дочь тоже убили. Ей было семь, когда она пропала. Спустя три дня ее тело обнаружили в квартире соседа. Он изнасиловал ее, убил и засунул в пакет для мусора. Выяснилось, что он и раньше проделывал такое. Даже отсидел два года за развратные действия, а потом еще восемь за убийство. Он, кстати, помогал нам в поисках. Никто и не думал на него. — Мэри двумя большими глотками осушила рюмку. — Ты проходила мимо его квартиры, когда поднималась к нам. Его мать по-прежнему живет здесь. Она хорошая женщина, вся иссохшая из-за сына. До этого случая я и не пила вовсе. Теперь я думаю: зачем жить, раз моей дочери больше нет? Видишь ли, Джоани, люди, конечно, сочувствуют мне, но им не понять, что это такое — потерять ребенка. Когда слышишь о подобном, думаешь: «Какой ужас!» — и крепче прижимаешь к себе собственных детей. Слава Богу — они рядом. Но затем ты включаешь телевизор и забываешь об опасности до следующего раза. — Она тяжело вздохнула и продолжила: — Это так тяжело — видеть по ночам лицо своего ребенка, слышать его голос. Дети верят, что ты можешь все. Но ты не делаешь ничего для них как раз тогда, когда они больше всего нуждаются в этом. — Она схватила Джоани за руку. — Когда ты знаешь ублюдка, убившего твоего ребенка, судебное разбирательство ни к чему. Тебе известно, что большинство педофилов принимаются за старое, когда выходят на свободу? Я объясняю это самонадеянностью психиатров, которые считают, что можно излечить то, что не поддается лечению. Горбатого могила исправит, а можно и по-другому — кто с лысинкой родился, тот с лысинкой и умрет, так и здесь: если мужчина балдеет от детей, он всегда будет хотеть детей. Убей его, милая, или, если хочешь, я сделаю это за тебя. Я тебя прекрасно понимаю, у тебя все написано на лице! — Она больно стиснула руку Джоани. — В этой стране нет справедливости, во всяком случае, для нас. Деньги — вот что волнует суды. Грабитель получает больший срок, чем педофил, вдумайся в это!
Джоани почувствовала, что наконец-то встретила родственную душу. Мэри лучше других понимала ее состояние. Она сама была в таком же положении.
Теперь очередь за Джоани.
Глава двадцатая
Джон-Джон смотрел на лежавшую в постели девушку. Она была негритянкой. У нее были жесткие курчавые волосы и огромных размеров задница, на которой мог бы уместиться целый чемодан. Она была красивой, умной и дорогой. Очень дорогой. В течение нескольких часов она принадлежала ему и вполне оправдала запрошенную сумму.
Она прекрасно справлялась со своими обязанностями — настоящий профессионал.
Прежде всего она сказала ему, что никогда не отдается за просто так: бесплатная любовь не входит в ее ассортимент.
— Не платишь — не имеешь. — Эти слова были сказаны с таким пафосом, что рассмешили его.
Однако смеялся он зря. Квартирка Кэндис выглядела достойно. Он сожалел о том, что его мать не скопила такого же добра за долгие годы, проведенные в бизнесе.
Кэндис была умной, холодной и расчетливой. Такая за деньги продаст кого угодно. Деньги были ее богом, и она не скрывала этого. Джон-Джон болтал с ней целый час, прежде чем снял ее, и он теперь сожалел об этом. На вечеринке была масса
Теперь вот Кэндис пристает с оплатой, и это ему не нравится.
Ночью он хотел ее под воздействием наркотиков и спиртного, но теперь он собирался сообщить ей неприятную вещь: она не стоит запрашиваемых денег. Любовный акт был слишком профессиональным, и это раздражало его. Возможно, она привлекла его тем, что сама была черная, и он рассчитывал на соответствующее отношение — как к своему, близкому по крови.
Но Кэндис сразу же предупредила, что никому не делает исключений.
У него раскалывалась голова, и тем не менее он продолжал настаивать на своем: я не плачу за это.
Кэндис взирала на него огромными черными глазами. Она была обескуражена тем, что он сказал.
— Я не плачу за это, — громко повторил Джон-Джон.
Девушка засмеялась и с бравадой сказала:
— Будешь платить. Я сообщила тебе заранее, каковы мои расценки. Более того, я привезла тебя к себе домой. Тебе, мальчик, не пришлось тратиться на гостиницу, так что, будь любезен, расплатись по счету.
Джон-Джону показалось, что в ее голосе звучит обвинение: мол, ты, дружок, ни на что не способен — ни в постели, ни вне ее.
— Это не в моих правилах, любезная. Я никогда не плачу.
Она оперлась на локти и внимательно взглянула ему в глаза.
— Ты недоделанный.
— Мне приходилось слышать и хуже.
Он нехотя вылез из постели, чувствуя, что она наблюдает за ним. Он знал, что она, в сущности, хорохорится: работодателей принято обслуживать бесплатно — но все равно было неприятно.
— Я всем расскажу, что ты никудышный любовник, да к тому же скупой, — решительно сказала Кэндис. Затем она закрыла глаза и притворилась спящей.
Джон-Джон через всю квартиру прошел в кухню, чтобы сварить кофе. Он думал, что Кэндис присоединится к нему, но она осталась в спальне.
Хорошая квартира. Все так тщательно подобрано. Кругом белые стены, а на полу — мягкие ковры; с фигурных карнизов свисают легкие занавески.
Образцовое жилье для людей с амбициями. Своего рода реклама. В этом вся Кэндис. Создает иллюзию, что работа ей в радость, что у нее отличная жизнь и никакой другой она не желает.
Но мужчины, готовые отстегнуть круглую сумму, должны чувствовать, что девушка действительно хочет их, их — а не деньги. Девушка должна стонать от восторга при виде кривых тощих ног и сморщенных членов, едва заметных под отвисшими животами. Вот тогда она и получит заранее оговоренную сумму, возможно, с надбавкой в виде премиальных.
Несмотря на красивый дом, за душой у Кэндис ничего нет. В каком-то смысле он, Джон-Джон, богаче ее — по крайней мере он был обогрет материнской любовью.
Он выпил кофе и стал смотреть в окно. По Портобелло-роуд сновали машины. Людей не было видно.
И чего он торчит в квартире Кэндис? Любовный акт завершен, вопрос о деньгах закрыт. Может, ему больше некуда идти? Похоже, это действительно так. После исчезновения Киры его не тянуло домой. В их когда-то такой уютной квартирке теперь пахло отчаянием.
Кэндис, когда он вернулся в спальню, лежала в прежнем положении. Он нежно погладил ее по плечу, он готов был заплатить ей, даже с надбавкой. В сущности, она неплохая девчонка. Во всяком случае, искренняя, говорит то, что думает. Что же касается денег, сделка есть сделка. Она ведь сразу заявила, что у нее завышенная такса.
Внезапно он понял, что Кэндис не притворяется — спит, аки ангел, едва слышно посапывая маленьким носом.
Джон-Джон начал тихо смеяться.
Вот это да! Отработала свое — и на боковую. И никаких скандалов, никаких лишних слов. Она неизмеримо выросла в его глазах.