Малютка
Шрифт:
Глава 54
Малютка никогда не покидала ферму и не видела ничего, кроме окружавших ее полей, — или не помнила этого, — поэтому горы, вздымавшиеся вдоль ведущей к Мадриду трассы, пугали ее. А еще она никогда не ездила с такой скоростью. Ее пристегнули ремнем безопасности, проходившим наискосок по груди, но она все равно вцепилась в подлокотники заднего сиденья. Хулио иногда катал ее вокруг дома на красном фургоне. Так ее жизнь и шла — по кругу. Антон, Хулио, Касимиро, Серафин и она. Свиньи. Кошка. Иногда еще женщины в подвале. Гостьи. Их смерть и превращение в еду, чтобы круг начался заново. А теперь он разорвался, и жизнь напоминала болтающийся
Люди.
Скорость машины.
Здания, возвышавшиеся, как фантастические замки, на окраине города.
Слова. Столько новых слов, что запутаться можно.
Взгляды. В семье на нее никогда так не смотрели. Конечно, на ферме они были семьей. А что ей хотели сказать сейчас, опуская глаза и странно кривя рты?
Еда. Мясо.
Когда она говорила об этом, они отводили взгляд. Она и сама так делала, когда Антон сердился. Когда кричал и становился сумасшедшим, как Серафин и Касимиро. Она смотрела в другую сторону, потому что боялась его.
Они что, боялись ее?
Кошка в машине нервничала не меньше хозяйки. Ее шерсть вставала дыбом от городского шума. От миллионов автомобилей, огней и людей.
Малютка видела города по телевизору, и море тоже видела. А еще детей, самолеты, школы и больницы. Но в ее прежней жизни всему этому не было места.
Прежде чем наступила ночь, на девочку обрушилось множество впечатлений. Люди в белых халатах вымыли ее и укололи шприцем в руку, чтобы взять кровь. Ее окружал бескрайний город, как раньше окружали поля. В здании, похожем на школу, ей постоянно улыбалась какая-то женщина. В соседних помещениях были дети. Мальчики и девочки то играли, то кричали, то смеялись, то плакали. Как будто с ума сошли. В белой комнате были кровать и стол. На такой мягкой и чистой постели Малютка никогда не сидела.
Ей вымыли голову, подстригли ногти, подарили новую одежду — штаны и футболку. Они пахли цветами, но она скучала по своему ситцевому платью. Оно было красивее.
Как только они пришли в белую комнату, кошка, уставшая не меньше Малютки, свернулась клубочком на подушке и уснула.
Вопросы. Сотни вопросов, на которые она не знала, как отвечать. Куда мог поехать Хулио? С тобой делали что-то плохое? Антон твой папа? Кто твоя мама? Почему ты помогала Ческе сбежать? А другим женщинам ты помогала?
То, что раньше было хорошим, теперь вдруг стало плохим.
«Они просто шлюхи», — сказала она женщине, писавшей что-то на бумажках, и та возмущенно вытаращила глаза. А вот Антон бы ее похвалил. «Свиньи чистоплотнее, чем они», — заметила она по поводу Касимиро с Серафином и объяснила, что Хулио сейчас добавил бы: «Касимиро и Серафин даже срать в унитаз не умеют». А они бы рассердились, но не из-за слов Малютки и Хулио, а из-за того, что над ними смеялись. Они бы почувствовали это и стали гоняться за ней, пытаясь ударить, но быстро запыхались. Они были такими толстыми, с трудом могли бегать. Сидевшая рядом с ней женщина спросила, били ли их самих. «Один раз Антон разрешил мне ударить их ремнем. Они съели корм Кошки».
И снова записи на листочках. Она устала. Ей хотелось спать. В комнате, вдали от городского шума, ей не было страшно. Но вопросы не прекращались.
— Я говорила Ческе, что не хочу знать, как ее зовут. Мне не нравятся вещи, у которых есть имя.
— Но с ней получилось по-другому. Почему?
Опять пришла та женщина, которая на ферме угрожала Кошке. Малютка тогда так испугалась, что показала им, где Ческа. Женщина говорила, что они были подругами. Она что, сердится на нее
— То, что происходит в доме, остается в доме, — повторила Малютка свою мантру.
— Дома уже нет. Понимаешь? Ты больше не вернешься туда, больше не увидишь ни Антона, ни остальных.
Малютка представила себе, что они мертвы, как свиньи в дни забоя. Или как женщины после того, как Антон спускался в подвал, чтобы с ними побыть.
— Что Антон делал в подвале?
— Он не разрешал мне смотреть. Вот Касимиро и Серафину было все равно. Они разрешали.
— И ты ни разу не подглядела?
Малютка виновато отвела глаза. Женщина снова повторила, что девочку никто не накажет.
— Один раз, с той, которая была перед Ческой. Она все время плакала.
Элена, не удержавшись, опустила взгляд на включенный диктофон. На дисплее сменялись секунды, равнодушные к содержанию записи, которую вело устройство. В своей детской манере, иногда используя нецензурные выражения, явно услышанные от Антона или Хулио, Малютка рассказывала, что именно Антон делал с той женщиной. Элена знала, как ее звали — Иоланда Самбрано. Как, по всей видимости, и Ческа, Иоланда несколько дней провела в подвале. Ее насиловал Хулио, а потом Серафин с Касимиро. Об этих постоянных изнасилованиях Малютка упомянула вскользь, как о чем-то обыденном. Наконец наступила очередь Антона. Хулио занимался свиньями, а Касимиро и Серафин спали. Как поняла Элена, у слабоумных братьев периоды эйфории чередовались с состоянием апатии — возможно, так действовал азаперонил, которым их пичкали. Играя с кошкой, Малютка заметила, что дверь в подвал приоткрыта. Она услышала крики женщины и подумала, что там Хулио. Она подкралась к лестнице. Внизу стоял Антон, голый.
— У него эта штука была совсем маленькая… Не как у Серафина и Касимиро и не как у Хулио. Он тряс ей перед женщиной и кричал: ну смейся теперь, смейся. А потом укусил ее за ногу.
Девочка скривилась, но не от жалости, а от брезгливости.
— Откусил от нее кусок, фу, гадость. Тогда штука у него выросла, и он сделал то же самое, что и остальные. — Малютка говорила без всякого стеснения, как если бы рассказывала о чем-то занятном.
Элена содрогнулась от мысли, что ребенок мог жить в таком аду. Детство должно быть неприкосновенным! Если встреча со злом так изменила ее сына Лукаса, то что ждет эту девочку? Когда малышка закончила рассказ о том, что видела в подвале, Элена остановила запись. Малютка улеглась на кровать, кошка пристроилась у нее под подбородком. Элене было слышно, как она урчит. Девочка пока не осознает, с чем ей пришлось столкнуться, но психологам по долгу службы придется открыть ей глаза. Объяснить, что окружавший ее мир был нездоровым. Сделать все, чтобы она смогла адаптироваться в обществе. Чтобы стала нормальной, если это еще возможно.
Глава 55
Сотрудники ОКА уже не помнили, сколько часов они провели без сна. Рейес ненадолго отключилась на обратном пути в Мадрид, но остальные не сомкнули глаз. И теперь напоминали оживших мертвецов, бледных и растерянных. Только Марьяхо и Буэндиа были заняты делом — одна за компьютером, другой в лаборатории. Ордуньо не сиделось на месте, он словно боялся, что если перестанет бродить по отделению на Баркильо, то потеряет контроль над своими мыслями. Сарате, наоборот, не вставал из-за стола с тех пор, как они приехали. Рейес видела, как Рентеро подошел к нему, положил руку на плечо, но ничего не сказал. Эмпатия никогда не была свойственна ее дяде, но в данном случае его можно было понять — слова тут не помогут.