Малютка

Мола Кармен

— Ага. И бутылку далеко не убирай…

Элена заказала не итальянскую песню. Она пришла почтить память Чески, поэтому решила отдать предпочтение бразильской музыке, но не Каэтану Велозу, а песне Винисиуса ди Морайса и Антониу Жобина «Счастье»…

Она была пьяна. Элена уже почти забыла это ощущение. Вокруг мелькали огни и лица, слова песен переплетались и смешивались. Она погрузилась в эту расплывчатую реальность, мечтая сбежать от собственных чувств и не беспокоясь о том, куда заведет ее этот побег. Возможно, мать права: она сама цеплялась за боль и отказывалась от счастья. Сарате… Почему она запретила себе любить? Почему опомнилась, только когда стало

слишком поздно? В памяти вдруг всплыли слова Виктора Франкла, австрийского невролога и психиатра. Его цитировал военный репортер в каком-то документальном фильме. Страдание подобно газу в пустой камере: оно расширяется, пока не займет все доступное пространство.

Глава 59

Сарате не хотел напиваться: ему всегда казались жалкими люди, которые хватались за бутылку, как только у них начинались проблемы. В этом было что-то искусственное, киношное. К тому же он любил «Махоу», даже за ужином предпочитал вину пиво. Выйдя с работы, Анхель отправился домой, чтобы подумать о Ческе; попытался даже написать что-то вроде прощального слова для похорон. Впрочем, похорон, скорее всего, не будет, ведь им и хоронить нечего, но прощальную церемонию наверняка устроят, и он хотел выступить на ней, чтобы все увидели Ческу такой, какой он сумел описать ее Ребеке. Хотел рассказать, как она мечтала поучаствовать в карнавале в Рио, танцевать в маскарадном костюме самбу на Самбодроме.

— Если хочешь, поехали вместе. Оторвемся на карнавале! Костюмчики себе придумаем безбашенные.

— Не буду я в перья наряжаться.

— Наденешь то, что я скажу, это же моя мечта!

Но, размышляя о том, насколько хорошо он знал Ческу, и вспоминая, как весело и интересно было рядом с ней, он понял, что не сможет перенести свои мысли на бумагу. Молодец Ческа, нашла и убила подонков, которые изнасиловали ее, когда она была еще ребенком. Кто посмеет осудить ее? Девочка-подросток сходила на праздник, а на обратном пути встретила жениха сестры. Она ему доверяла. Она и представить не могла, что этот человек и его дружки собирались с ней сделать. Коллективно изнасиловать, навсегда исковеркать ей жизнь. Беременность, разрыв с семьей, дочь, отданная чужим людям, чувство вины. И пока душевные раны Чески болели все сильнее, чудовища, напавшие на нее той ночью, жили как ни в чем не бывало. Заботились о родителях, строили семью, обретали счастье. Или, как Антон, превратились в садистов-извращенцев. Разве жертва не имеет права забрать то, что у нее украли? Разве у Чески не украли жизнь?

Ему хотелось написать, что Ческа была героем. Женщиной, сделавшей то, что хотелось бы сделать каждому. Он представил, как крикнет на похоронах: да плюньте вы на эти чертовы правила, не будьте лицемерами! Все мы жаждем мести, потому что бывают преступления, которые ничем, кроме смерти, не искупить.

Злая ирония состояла в том, что в этом водовороте насилия в итоге захлебнулась и сама Ческа. И прежде, чем погибнуть, прошла через адские мучения. А вот Антон теперь сидел в камере с кондиционером, обеспеченный питанием и медицинской помощью.

«А где был ты?» — прозвучал в воображении Сарате мучительный вопрос. Где был ты, когда Ческа просила о помощи? Зачем ты заставил ее поверить, что влюблен, хотя на самом деле просто пользовался ею? В этом танце жертв и мучителей не среди вторых ли твое место? Потому что ты вел себя как эгоист.

— Что ты чувствуешь к Элене? — неоднократно спрашивала его Ческа.

— Да я уже давно забыл про нее. — Отвечая, он никогда не смотрел ей в глаза.

Насколько

проще было бы сказать правду: «Я люблю ее. Если бы мне хватило смелости, я бы поехал за ней, где бы она ни находилась. Мне необходимо быть рядом с ней. С тобой, Ческа, я потому, что не хочу оставаться в одиночестве. И потому, что пытаюсь обмануть себя, убедить, что чувства к Элене в прошлом, но это неправда. Прости, что ввел тебя в заблуждение. Прости, обещаю, что друг из меня будет лучше, чем любовник».

— Слишком поздно, Сарате. Видишь мой живот? Меня искусали. Выдрали куски мяса. Почему ты молчал раньше? Я бы все тебе рассказала. Поговорила бы с тобой о Ребеке. Но ты бросил меня одну.

Ческа вдруг материализовалась посреди гостиной, из распоротого живота текла кровь. Она рухнула на пол, и, словно стая голодных стервятников, на нее набросились Антон, Хулио, Серафин и Касимиро, срывая зубами плоть с ее костей.

Сарате проснулся с мокрым от пота лицом… или это были слезы? На столе лежал чистый лист бумаги; речь для похорон Анхель так и не написал. Он встал и вышел из дома, спасаясь от кошмара, который — он это точно знал — настигнет его снова, стоит только закрыть глаза. Нашел бар, заказал бутылку «Махоу», потом еще одну, и еще, и еще… Потом перешел на джин-тоник. Он уже потерял счет выпитому, время было позднее, почти все бары закрылись. Этот назывался «Часы» и находился на улице Магдалена со стороны метро «Антон Мартин».

— Еще один джин-тоник.

Барменша, чем-то напомнившая ему Ческу, хоть и не была обязана беспокоиться о клиентах, — ей полагалось, наоборот, наливать им побольше, — почему-то прониклась к нему сочувствием.

— По-моему, тебе хватит.

— Не твое дело.

— Как скажешь, не мое так не мое.

Барменша попыталась сделать ему напиток послабее, но он удержал ее руку, чтобы не жалела джина. В помещении было темно, Сарате видел, что здесь два этажа, но отходить от барной стойки не имел ни малейшего желания.

Подошла девушка сделать заказ. Он уставился на нее, выискивая сходство с Ческой, но его не было. Девушка даже не была брюнеткой.

— Не хочешь выпить со мной?

Девушка посмотрела на него с легким презрением:

— Есть и более оригинальные способы познакомиться с женщиной. Когда протрезвеешь и придумаешь что-нибудь поинтереснее, попробуй еще раз, ладно?

Девушке налили, и она ушла. Сарате допил свой стакан за пару глотков и снова подозвал барменшу.

— Больше я тебе не налью. Завтра мне спасибо скажешь.

— А я думал, ты хорошая. Заставишь меня лезть через стойку и наливать самому?

Он не заметил, подала ли барменша какой-то знак или нажала на кнопку, но к нему подошли два мужика под метр девяносто в темных костюмах.

— Дружище, тебе пора, — с восточным акцентом сказал один из охранников.

Сарате развернулся к ним, готовый к драке; охранник без агрессии, но решительно толкнул его ладонью в грудь.

— Осторожно, не свались, а то сломаешь себе что-нибудь.

— Если хочешь, мы вызовем тебе такси.

Подхватив его под руки и стараясь не привлекать внимания, они вывели Сарате за дверь. Лицо обдало холодом.

— Такси вызвать?

— Отвяжитесь, — ответил Сарате.

Он добрел до площади Тирсо де Молины, сел на одну из каменных скамей и задремал, несмотря на холод. Разбудил его женский крик:

— Тварь вонючая!

Девушка с крашенными в фиолетовый волосами, в черной мини-юбке, изодранных чулках и армейских ботинках — по неведомой причине она тоже напомнила ему Ческу — ссорилась со своим парнем.