Малый мир. Дон Камилло
Шрифт:
Пеппоне оторвался от работы.
— Ну? — спросил он подозрительно.
— Значит, так, — самым любезным тоном начал дон Камилло, — хотелось бы, чтобы гражданин Джузеппе Боттацци сделал нам одолжение и сказал товарищу Пеппоне, чтобы он, повстречав синьора мэра, попросил его отослать священнику дону Камилло один экземпляр манифеста, напечатанного муниципалитетом по случаю 4 ноября [42] , чтобы дон Камилло мог повесить его на доске воскресной школы.
Пеппоне вернулся к своим гайкам.
42
4 ноября — праздник в память о победе итальянцев над австрийцами в Первой мировой войне.
— Скажите синьору попу,
— Фотография там уже висит, — терпеливо разъяснил дон Камилло. — А мне нужен манифест на 4 ноября, я его завтра прочту детям и объясню им, что это задень.
Пеппоне ухмыльнулся.
— Гляньте-ка, наш преподобнейший умеет читать по-латыни, изучил кучу книг по истории в полцентнера весом каждая, а теперь, чтобы рассказать детям про 4 ноября, нуждается в объяснениях механика Пеппоне, окончившего три класса начальной школы! Сожалею, но в это раз у вас ничего не выйдет. Если вы с вашей клерикальной сворой надеялись повеселиться, разбирая по составу мои грамматические ошибки, то вы просчитались!
— Рассуждение неверное, — возразил дон Камилло. — Я совершенно не собираюсь веселиться, выискивая грамматические ошибки механика Пеппоне. Я просто хочу разъяснить детям, что думают первые лица нашего городка о 4 ноября. Я как священник хочу с тобой, мэром, быть в согласии. Потому что существуют такие вещи, в отношении которых все мы должны быть единодушны. Политика тут ни при чем.
Пеппоне не первый день был знаком с доном Камилло. Он упер руки в бока и встал нос к носу со священником.
— Дон Камилло, оставим лирику, перейдем к делу. Бросьте эти сказки о манифесте, прилепленном к доске, чего вам от меня нужно?
— Да ничего мне от тебя не нужно. Я просто хочу узнать, написал ты текст по случаю 4 ноября или не написал? Если не написал, я готов помочь тебе быстро его набросать.
— Спасибо за заботу! Я его не написал и писать не собираюсь.
— Это что, приказ из Агитпропа?
— Ничей не приказ! — Пеппоне перешел на крик. — Приказ моей совести, и этого довольно! Достали уже людей по самые печенки всеми этими войнами и победами. Народ на своей шкуре знает, что такое война, и нечего ее воспевать в речах и манифестах!
Дон Камилло покачал головой.
— Пеппоне, ты идешь не той дорогой. Войну никто не воспевает. Речь только о том, чтобы с благодарностью почтить память тех, кто страдал от этой войны, и тех, кто с нее не вернулся.
— Вранье все это! Прикрываются памятью павших, а сами разводят грязную милитаристско-монархическую пропаганду. Весь этот героизм, все эти подвиги и жертвы, гибель героя, бросившего во врага свой последний костыль [43] , колокола Сан Джусто [44] , Тренто и Триест [45] , Сагра в Санта Гориция [46] , бормочущая Пьяве [47] , бюллетень победы, неизбежный рок — от всего этого за километр разит монархизмом, королевскими войсками, все это забивает голову молодежи, сеет пропаганду национализма и ненависти к рабочему классу. Отсюда сразу появляются вопросы про Истрию, Далмацию и фойбы [48] , Тито, Сталина и Коминтерн, Америку, Ватикан, Христа, врагов христианства и так далее, и сразу получается, что рабочий класс — враг своей Родины и нужно срочно восстановить Империю!
43
Энрико Тоти — один из самых известных народных героев Первой мировой войны, оставшись без оружия, бросил в австрийцев свой костыль.
44
Песня (1915) о триестинских колоколах, провозглашающих Триест итальянским, символ эпохи.
45
Итальянские города, входившие в Австро-венгерскую Империю, присоединенные к Италии в результате войны 1915–1918 года.
46
Стихотворение
47
Песня о сражении при реке Пьяве, самый известный патриотический марш времен Первой мировой.
48
Пещеры рядом с горой Карс, ставшие местом смерти и захоронения более 200 000 итальянцев, проживавших на территории Истрии и Далмации.
Пеппоне распалился не на шутку, он размахивал руками так, будто говорил речь на площади. Когда он замолчал, дон Камилло заметил невозмутимо:
— Молодец, Пеппоне! Ходячая передовица из газеты «Унита» [49] в полном объеме. А теперь скажи мне: ты собираешься сделать что-нибудь на День победы или нет?
— Для победы я уже провел уйму времени в окопах. И этого достаточно. Меня отняли у матери мальчишкой, кинули в окоп, покрыли вшами и грязью, морили голодом. Меня заставляли шагать ночью по колено в воде с тонной аммуниции на горбу, меня гнали в атаку, когда пули падали с неба градом, а когда меня ранило, мне велели выкарабкиваться самому. На войне я был и грузчиком, и могильщиком, кухаркой, санитаром, мулом, псом, волком и гиеной. А потом мне выдали платок с изображением Италии, поганый хлопчатобумажный костюм и листок, в котором сообщалось, что я выполнил свой долг. И я отправился домой выпрашивать работу у тех, кто заработал себе миллионы за спиной у меня и прочих таких бедолаг.
49
Коммунистическая газета, главный орган коммунистической пропаганды.
Пеппоне умолк и торжественным жестом поднял указательный палец.
— Вот вам мой манифест! Если хотите его украсить каким-нибудь историческим высказыванием, то так и запишите красными буквами: товарищу Пеппоне стыдно, что он воевал ради обогащения этих подлецов. И он был бы рад, если бы мог сказать: я был дезертиром!
Дон Камилло покачал головой.
— Прости, пожалуйста, а зачем ты тогда в сорок третьем пошел в партизаны?
— Это-то тут при чем? Это совсем другое дело! Это мне не Его Величество Король приказал. Я сам, по своей воле, пошел. И вообще, война войне рознь!
— Понимаю, — сказал вполголоса дон Камилло, — итальянцу всегда приятнее сражаться со своими политическими противниками — итальянцами.
— Не говорите ерунды! — завопил Пеппоне. — Я в горах политикой не занимался. Я Родину защищал!
— Мне послышалось ты что-то сказал о Родине?
— Родина родине тоже рознь, в Первую мировую войну была одна Родина, а во Вторую — совсем другая.
Церковь по случаю заупокойной мессы по павшим в войне была битком набита. Проповеди не было, дон Камилло сказал только, что «по окончании мессы дети из воскресной школы возложат венок к памятнику павшим». После мессы все выстроились, и вслед за детьми молчаливая процессия прошла по городку до площади. На площади не было ни души, но у подножия памятника лежало два свежих венка из цветов: один был перевит трехцветной лентой с надписью: «Муниципалитет», а на другом, усыпанном красными гвоздиками, надпись гласила — «Народ».
— Это их банда принесла, пока вы мессу служили, — пояснил владелец кафе на площади, — в полном составе, только без Пеппоне.
Дети возложили венок, и все разошлись без всяких торжественных речей.
На обратном пути дон Камилло встретил Пеппоне. Он его еле узнал — накрапывал дождь, и Пеппоне был закутан в плащ по самые глаза.
— Я видел венки, — сообщил дон Камилло.
— Какие такие венки? — безразличным тоном спросил Пеппоне.
— Венки у памятника. Красивые.
Пеппоне пожал плечами.
— Это ребятам, наверное, в голову взбрело. А вас это, что, задело?
— Нет, конечно, о чем ты.
Они дошли до приходского дома, и Пеппоне хотел было идти дальше, но дон Камилло его удержал.
— Зайди, выпьем по стаканчику. Вино не отравлено, будь спокоен.
— Как-нибудь в другой раз, — пробормотал Пеппоне, — мне что-то нездоровится, вот и работа не пошла, знобит ужасно.
— Знобит? Это сезонная простуда. Лучшее лекарство — стаканчик доброго вина. А еще у меня есть отличные таблетки: аспирин. Проходи.