Малый мир. Дон Камилло
Шрифт:
— Ты утерял веру в Бога, дон Камилло?
— «Дай мне душу, все остальное возьми себе». Душа принадлежит Богу, тело — миру. Вера моя велика, но это животный страх. Какова бы ни была моя вера, если десять дней не пить, хочется пить. Вера в том, чтобы переносить жажду с миром в сердце, принимая это испытание. Господи, ради Тебя я готов переносить десять тысяч таких страхов. Но мне страшно.
Иисус улыбнулся.
— Ты презираешь меня?
— Нет, дон Камилло. Ведь если бы тебе не было страшно, твое мужество не имело бы смысла.
В
Дон Камилло старательно водил кисточкой по дереву. Перед глазами у него была белая гипсовая рука Распятого Христа, пронзенная гвоздем. И вдруг ему показалось, что эта рука шевельнулась. В ту же секунду стекла в церковных окнах зазвенели от звука выстрела.
Кто-то пальнул со стороны бокового придела.
Послышался лай сначала одной, а потом и другой собаки. Откуда-то донеслась автоматная очередь. А потом опять воцарилась тишина.
Дон Камилло в ужасе взглянул на лик Христа.
— Господи, я почувствовал Твою руку на своей голове.
— Тебе померещилось, дон Камилло.
Дон Камилло опустил глаза, перед ним опять была рука, пронзенная гвоздем. И тут мурашки пробежали у него по спине, ведерко с краской и кисточка выскользнули из ослабевших рук.
Запястье Христа было пробито насквозь. Пулей.
— Иисусе, Ты отвел мою голову и пуля попала Тебе в руку. А должна была попасть в меня, — простонал дон Камилло.
— Дон Камилло!
— Пуля не застряла в дереве креста, — воскликнул дон Камилло, — вот она!
На противоположной от бокового придела стене висела небольшая рамочка с серебряным изображением сердца. Пуля пробила стекло и воткнулась в самую середину сердца.
Дон Камилло сбегал в ризницу за веревкой. Он протянул ее от дырки, оставленной пулей, в оконном стекле до пули в серебряном сердце. Веревка проходила в тридцати сантиметрах от гвоздя в руке Распятого.
— Вот тут и была моя голова. Пуля пробила руку, потому что Ты отодвинул ею мою голову. Вот доказательство.
— Дон Камилло, успокойся!
Но дон Камилло не смог бы успокоится, если бы у него не поднялась высоченная температура. А то одному Богу известно, что бы он мог натворить. Богу это было доподлинно известно, и Он послал дону Камилло высоченную температуру, и она пригвоздила его к кровати.
Желтое и розовое
Окно, через которое стреляли в дона Камилло, выходило на церковный огород. Теперь там стояли комиссар полиции и дон Камилло и изучали место происшествия.
— А вот и улики, — сказал комиссар, указывая на четыре дырочки в светлой штукатурке стены чуть пониже того самого окошка.
Он вытащил из кармана нож, поковырял в одной из четырех
— Все предельно просто. Парень стрелял издалека. Он выпустил автоматную очередь по освещенному окну, четыре пули застряли в стене, а пятая попала.
Дон Камилло покачал голой.
— Это был пистолетный выстрел, и стреляли отсюда. Я еще не совсем впал в маразм, чтобы не отличить выстрел из пистолета от автоматной очереди. Сначала кто-то выстрелил отсюда из пистолета, а потом издалека была выпущена очередь из автомата.
— Тогда тут должна валяться гильза, — возразил комиссар. — А гильзы нет.
Дон Камилло пожал плечами.
— Чтобы отличить выстрел из пистолета от выстрела из многозарядного револьвера, нужен музыкальный критик из театра Ла Скала. Если он стрелял из револьвера, гильза осталась в барабане.
Комиссар обошел вокруг, внимательно осматривая все на своем пути. Наконец он что-то нашел в стволе одной из черешен, росших метрах в пяти-шести от церкви.
— Тут пуля рассекла кору дерева, — сказал он.
Это было очевидно.
Комиссар в недоумении почесал в затылке.
— Тут, однако, нужна экспертиза, — пробормотал он себе под нос.
Он взял жердь и приставил ее к стене так, чтобы она закрывала одну из отметин от пуль. Потом он пошел по полю, время от времени останавливаясь и прицеливаясь в ствол задетого пулей дерева. Он сдвигался то вправо, то влево, пока не нашел наконец точку, с которой дерево не закрывало обзор стены. Таким образом, он оказался уже за живой изгородью. За ней была канава и тропинка. Дон Камилло подошел к изгороди с внутренней стороны, и они принялись искать. Не прошло и пяти минут, как дон Камилло нашел гильзу. Потом они нашли еще три.
— Вот вам и доказательство! — воскликнул комиссар. — Все, как я вам сказал: он отсюда стрелял по окну.
Дон Камилло покачал головой.
— Я, может, в автоматах не разбираюсь, — сказал он, — но пули ружей обычно летят, никуда не поворачивая. Поглядите сами.
К ним подошел карабинер и сказал, что в городке все спокойно.
— Вот спасибо! — сказал дон Камилло. — Конечно, стреляли-то не в них. Стреляли в меня!
Комиссар попросил у подчиненного карабин, лег на землю и прицелился в первое окно придела, то, что было пробито пулей.
— И куда вы попадете, если выстрелите? — спросил его дон Камилло.
Это смог бы рассчитать и младенец. Пуля, пробив окно, попала бы точнехонько в первую исповедальню справа, в трех метрах от входной двери.
— Да, если эту пулю не дрессировали, шансов полететь в алтарь у нее не было, хоть убейся! — признал комиссар. — Это говорит нам о том, дон Камилло, что если в деле замешаны вы, то мало никому не покажется. То есть одного убийцы вам было мало? Вам, дорогой синьор, понадобились двое! Один стреляет из-под самого окна, а другой из-за изгороди в ста пятидесяти метрах отсюда.