Мама мыла раму

Кабыш Инна Александровна

После падения самолета «ТУ-154» 22 Августа 2006 года

Господи, если захочешь взять, то не бери частями: раз у меня забираешь мать — всю забирай, с костями! Ты ведь любого страшней огня, так забирай помногу: лучше возьми у меня — меня всю — не дитя, не ногу. Или весь мир у меня возьми — с розами и цикутой, — или со всеми оставь детьми. Слышишь, не перепутай!..

«Постою я над папой с мамой…»

Постою

я над папой с мамой, над могильным холмом, точней, над невидимой миру ямой — ох, и тесно же будет в ней! Впрочем, спали же мы все трое в том бараке и той зимой в той стране и при том, брат, строе, что не верится и самой. Так что все уже это было и не страшно совсем почти: ну, подумаешь, ну, могила — утром снова в детсад идти.

«Вдруг я вспомнила старую дачу…»

Отрадно спать, отрадней

камнем быть.

Микеланджело

Вдруг я вспомнила старую дачу, свои слезы над телом Христа. Я теперь о Христе не заплачу поумнела — и стала не та. И, привыкшая к виду распятья, машинально поставлю свечу. В детстве плакала на день раз пять я нынче я, словно камень, молчу. Но однажды, бродя по музею с неизменною жвачкой во рту, на богов и богинь поглазею и внезапно наткнусь на «Пьету». И зайдусь незаметно слезами над поникшей Его головой: вот ведь мальчик совсем, как мой Саня. И из каменной стану живой.

«А это август близится к Успению…»

А это август близится к Успению и каждый лист висит на волоске. Но я теперь не мучаюсь, успею ли, как я когда-то мучилась в тоске. Теперь я знаю: всё на свете правильно: мы все умрем и с нами — Божья мать. Я утром встала и кровать заправила, как в детстве научили заправлять. Идет бычок по досточке, качается — уже лет сто ходить ему не лень. Но всё на свете вовремя кончается, как школьные каникулы: день в день.

«Даже осень — худшее на свете…»

Даже осень — худшее на свете — мы теперь с тобой переживем. Дальше всё уходят наши дети — скоро мы останемся вдвоем. Что прошло, и вправду стало мило: жизнь, она не так уж и мала. Ну по крайней мере мне хватило, чтобы переделать все дела. Пусть дожди осенние стучатся, ни стирать не нужно, ни сушить: нам осталось только обвенчаться. Но и с этим некуда спешить.

Десять лет без права переписки

1

Какая русская погода — почти забытая зима. Обещанного ждут три года — жду шесть и не сошла с ума. Мне ожиданье как работа, как жизнь, как смерть, как первый бал… Я научилась ждать без счета: ты ничего не обещал.

2

Кому — война, кому-то мать родна: точней не скажешь. Так же и разлука. Она кому-то крест, кому-то мука, а мне звезда и свет в окне — она. И каждый день, вставая поутру, я вижу смысл во всем: и в том, и в этом, поскольку,

даже если я умру, ты возвратишься. Не зимой, так летом.

3

С каждым годом, с каждым твоим уходом, мой хороший, все меньше пустеет вокруг земля, наполняясь родным и не очень родным народом от двери — через двор — до Кремля — уходя в поля. Даже просто взглянуть, не покажется мало, а ему от меня что-то до смерти нужно — сейчас и здесь, и что делать, когда я в упор его не видала — ты мне всех заслонял — а теперь его вижу весь. Ну, одна на весь мир я натку полотна им, ну, им пир приготовлю на весь христианский мир: проходили, читали, сдавали, знаем — это лепта моя, или, как его там, статир. Пенелопа пускай отдыхает: все буду прясть я, поварихи в бессрочный отпуск пускай идут: я учила в школе, что нету на свете счастья, а оно, стоит только уйти тебе, тут как тут…

4

— Извини, не расслышала из-за гвалта: я в троллейбусе, еду сейчас домой… Уезжаешь? Господи, напугал-то! Я подумала, что-то стряслось с тобой… Ну конечно, «счастливого» — как иначе, ну, конечно, «полный» тебе «вперед». Где-то есть большие дома и дачи — там теплей, ибо солнце там круглый год… Уходить — как же это всегда красиво, ведь «прощай» не то что «пока-пока»! Согласись, родной, велика Россия, я бы сузила: больно уж велика. Только некуда мне отступать — я дома: ставлю сумки в угол и зажигаю свет. Он горит всегда по закону Ома, потому что другого закона нет. Я, мой свет, не жена тебе, не невеста и не мать, и тем более не отец я и. о. начальника свята места: нас, точнее, двое здесь: я и телец.

5

Десять лет без права переписки — вот как я бы это назвала, а стихи — клочки они, огрызки, только чтобы сунуть в глубь стола. Я ее у Бога не просила, да Всевышний и не Дед Мороз, значит, есть во мне такая сила, чтобы гибнуть столько лет всерьез. И хотя к концу подходят сроки, я-то знаю, что конца им нет. И бегут беспомощные строки в глубь стола без права на ответ. …Я когда-то в школьном пела хоре (или, может, это был детсад?): есть любовь, соленая как море, не приходят из нее назад.

6

Ох, ты глупая голова, голова моя золотая, я же слушаю не слова — я на голос твой залетаю. Слов и я знаю через край — силу их, высоту и градус… Но вот ты говоришь «прощай», а я чувствую только радость.

7

Милые бранятся — только тешатся. От такого счастья впору вешаться. Я такого счастья не хочу. Я устала, понимаешь, милый? Я пошла б к знакомому врачу и тебя бы вырезала силой из себя. Но от меня тогда в мире не останется следа…