Мама знает лучше
Шрифт:
— Так говорят только трусы, которые думают, что ничего нельзя изменить. Но запомни мои слова: один раз побежишь, всю жизнь будешь бегать! Один раз позволишь себя нагнуть…
Я резко отступаю и холодно цежу.
— Ты у нас борец за правду. Хочешь? Дерзай. Можешь возложить свою жизнь на алтарь этого ублюдского города и всех его ублюдских жителей! Я не могу заставить тебя не бороться с ветряными мельницами! Но я могу выбрать для себя другую жизнь. Для себя и своей семьи! Своего ребенка! Черт…с меня хватит.
— Ублюдский город? — хмыкает он, —
— До того, как он не воткнул мне в спину нож, — отвечаю шепотом, Сема кивает.
— Понятно.
Отгибает уголки губ и делает еще один шаг назад.
— Все ясно. Ты решила.
— Да.
— Значит, уезжай. Оставь позади и ублюдский город, и ублюдских жителей. Только я тоже житель. Если ты забыла.
Он резко поворачивается, не дав мне даже шанса что-то сказать. Я зову его. Снова и снова, пока не понимаю: в этом нет смысла. Я не хочу. Я устала. Мне просто надо свалить подальше срочно! А он…если так хочет, если видит ситуацию под таким углом — пускай. Это его право.
Сейчас
Пару раз моргаю, возвращаясь в неприятную реальность. Отвожу взгляд в сторону.
Мне стыдно смотреть ему в глаза. Это тоже чувство вины — я его бросила здесь… но при этом, черт возьми, я не могла остаться! Я бы не вывезла…
Хмыкаю и меняю тему. Не за чем обсуждать прошлое — оно уже ни для кого не имеет значения.
— Так почему ты прибежал сюда с битой?
— Увидел свет и машину. А ты? Может, расскажешь, что…
По его тону слышу, что сейчас он скажет что-то ядовитое, но я не хочу этого слышать. Поэтому действую на опережение.
— Бабушка умерла.
Сема застывает. А я опять прячу взгляд в изучении носков моих найков.
— Мы приехали…на ее похороны. Она бы хотела…этого.
— Черт…
— Да.
— Мне очень жаль, Аури.
Я киваю пару раз, быстро вытираю слезы и иду к выходу.
— Мне тоже. Поеду. Завтра сложный день.
Сема тоже кивает и пятится, но не уходит, пока я закрываю дверь. Он молча следует за мной до машины, а там тихо спрашивает.
— Я могу прийти?
Бросаю на него взгляд, прежде чем скрыться в салоне.
— Да. Если хочешь.
— Хочу.
— Тогда приезжай. Мы будем ее отпевать сначала, а потом…
Осекаюсь. Не могу произнести вслух этих слов, но ему и не надо. Сема еще раз кивает и говорит.
— Я приеду в церковь. Во сколько?
— В девять.
— Хорошо…спасибо.
— За что?
— Что позволяешь мне попрощаться с бабушкой.
Его слова режут мне сердце. Она и для него была очень дорогим человеком. Когда его отец пил из-за потери бизнеса, и дома было невозможно находиться, Сема часто прятался у нас. Иногда с матерью. Пока она тоже не запила. Они умерли, когда Семену исполнилось восемнадцать. Пьяная драка. После этого он не мог зайти к себе домой и почти полгода жил с нами.
Вот такой она была…доброй. И она всего этого не заслужила! Надеюсь,
Посильнее сжимаю раму от своей двери, слегка киваю и залезаю в салон, а потом газую.
Теперь точно в гостиницу. Боюсь, еще одной внезапной «встречи» я просто не вывезу, а вывести надо. Завтра сложный день…
*Lovely — Billie Eilish, Khalid.
Разве это не прекрасно? Я совсем одна.
Моё сердце хрупкое, как стекло, моя голова тяжела, как камень.
Разорви меня на кусочки, от меня остались кожа до кости.
Здравствуй, добро пожаловать домой.
«Лучик»
Аури
Я стою и смотрю на черную, рыхлую землю, в которой вот-вот найдет последний покой моя любимая бабушка. Сверху накрапывает дождик, будто сама погода с нами заодно горюет, а может, так и есть. Где-то читала, что, когда умирает хороший человек — все вокруг оплакивает его. Ну или кто-то просто забросил в интернет очередную байку, а те, кто потеряли близкого, очень хотят верить, что их боль принадлежит не только им.
Не знаю, почему так.
Но как будто становится легче? Когда ты делишь потерю между близкими тебе людьми.
Все мои близкие люди здесь: мама, Григорий и Никита, а еще Сема. И конечно же, самое главное мое счастье — Светик. Он обнимает меня за ноги, растерянно наблюдая за тем, как мужчины берут гроб и опускают его в глубокую яму.
Потом поднимает на меня глазки.
Думаю, каждый родитель проходит такой момент просто в разное время. Когда твоему ребенку больно, когда он напуган и потерян. Он не понимает, как ему быть дальше и что все это значит. Мне просто выпало раньше остальных пройти через это.
Я присаживаюсь на корточки и слабо улыбаюсь малышу, а потом аккуратно убираю его красивые кудряшки за ушки и мотаю головой.
— Ничего страшного не происходит, родной. Так просто принято. Мы прощаемся, отдаваясь земле, которая нас вырастила.
Черт. Кажется, я перемудрила. Светик хмурится сильнее, силясь понять, что я такое пытаюсь ему сказать, а мне приходится переживать еще один момент: когда ты не знаешь, как объяснить что-то своему ребенку, и чувствуешь себя дикой тупицей, которая ни на что не способна.
Меня спасает мама.
Она тоже присаживается рядом и говорит:
— Понимаешь, Светик, это…как бы такие особые ворота. Когда человек в них попадает, он окончательно прощается со своим телом и улетает на небо. Ждать своих любимых, устраивая для них жизнь там. Чтобы, когда мы пришли, нам было комфортно.
Ого. Вот она завернула, конечно…у меня фантазия работает не так круто, ничего не скажешь. Я с восхищением смотрю на маму, а Светик спрашивает тихо.
— Бабушка строит домик на небе?