Мама знает лучше
Шрифт:
Ненавижу клубнику.
Теперь навсегда.
Быстрые шаги по пустому, глухому коридору отвлекают меня от страшных мыслей о Семене. Внутри все снова подбирается. Шаги становятся ближе, и страх лижет меня между лопаток.
Я знаю, кто это.
Мы не виделись столько лет, но я ее чувствую.
Это Алина.
Ей позвонила медсестра по просьбе главного хирурга, потому что не факт, что Сема доживет до утра. Нужен близкий родственник, который в случае чего сможет принять какие-то решения.
Не представляю, что она почувствовала,
Такое ощущение, что у этих людей нет абсолютно никакого сочувствия! И все они точат вилы. Все они ждут приказа. Все они готовы броситься и растерзать, как когда-то растерзали и меня.
Я не знаю, как это описать, и, возможно, все дело в моей бурной фантазии, но я это чувствую и ничего не могу с собой поделать. Будто город берет и восстает против тех, кто неугоден их предводителям. Будто они действительно короли. Будто от их милости зависит жизнь каждого, даже второсортной медсестрички без каких-то перспектив и планов.
Очень хотелось спросить: какого черта ты-то себя так ведешь?! Если будешь помягче, то что?! Тебя на кол посадят?! Или твоя жизнь станет полным говном?
Хотя, может быть, и станет. В любом стаде ведь как? Хочешь удержаться, гаси со всеми, или сдохнешь в одиночестве. В своем доме, например, с заточкой под ребрами. Перспектива еще хуже, согласна. На своей шкуре это прочувствовала.
Алина заворачивает за угол, и через мгновение я вижу ее. Говорят иногда, что «ты так изменилась за все эти годы, что я бы тебя не узнала!». Это не про Алину. Она все такая же маленькая, только больше теперь похожа на Сему. У нее кучерявые волосы каштанового цвета и очень большие глаза. Голубые. Как у их мамы.
Я слабо улыбаюсь, когда вижу знакомое лицо. Оно, как спасательный круг в океане дерьма. Но улыбаюсь я рано. Стоит мне подняться на ноги, а ей еще приблизиться, то я вижу…как злость искажает ее милое личико.
И злость эта направлена на меня.
Даже ненависть. Густая, как кисель. И ядовитая, как самая опасная химическая формула.
Не понимаю.
Такая встреча вводит меня в еще больший ступор, поэтому я не успеваю сделать абсолютно ничего. Алина подскакивает ко мне, как дикая кошка, а потом со всего размаха дает звонкую, сильную пощечину.
Аж в голове потряхивает.
Но, знаете? Бодрит.
Я берусь за горящую щеку, медленно перевожу на нее взгляд и вижу, как ее грудная клетка ходит ходуном, а нижняя губа подрагивает. В глазах стоят слезы, страх и паника.
Хмыкаю.
— Я, конечно, тоже рада тебя видеть, но позволь не бить в ответ, окей?
Алина сужает глазки и делает на меня шаг.
— Шутишь?! Хватает наглости?!
Хмурюсь.
— Прости?
— Это твоя вина!
Я теряюсь окончательно. Весь разговор этой идиотки-медсестры и Алины я слышала, поэтому откуда девчонка берет этот бред, совершенно неясно. Нет, я понимаю. Когда тебе преподносят страшные новости, а новость «ваш брат, возможно, умрет утром» — это
— Это не я его пырнула, — оправдываюсь, на что получаю злобную усмешку и кивок.
— Ты не стала бы делать это сама!
— Ты в чем меня обвиняешь, дура?! Я понимаю, что ты боишься и волнуешься, но берега не путай!
— Я говорю правду, Аурелия! Если бы не ты, ничего бы этого не было! — Алина жестко разводит руки в стороны, а у меня кое-что все-таки сходится.
Она обвиняет меня не в том, что я его ранила. И даже не в том, что я его заказала. Алина точно знает, чьих рук это дело, но…что тогда имеет в виду эта истеричка?!
— В каком смысле?!
Сделав на меня последний шаг, становится вплотную и шипит.
— Если бы не ты, он бы не полез во все это дерьмо. Если бы ты, блядь, не пыталась прыгнуть выше головы и не крутила шашни с тем, кто тебе явно не по размерчику, то…ничего бы не было! Это твоя вина. Понятно?! Ты виновата! Он пытался тебя обелить, вытащить из задницы, и рыл-рыл-рыл…нравится?! Теперь ты довольна?!
Я не могу сказать ни одного слова. Онемела. Снова. Но Алине и не надо слышать моего ответа — она хмыкает зло, делает шаг назад и кивает.
— Когда он умрет — это будет на твоей совести, так и знай! Надеюсь, ты сгоришь в аду, сука!
— Давай-ка полегче, Алина! Я его не просила вести никакой войны и…
— Да глаза разуй! — орет она в голос, — Он любит тебя! Сэм влюблен в тебя, твою мать, уже не один год!
Шок. Что?...
— Удивлена?! — усмехается она криво, — Ну, конечно. Ты же не видишь дальше своего носа. Никогда. Чертова эгоистка!
— Я не…
— Не "что"?! Ты никогда не задумывалась, почему он не пришел на твою блядскую свадьбу, а?!
Хлопаю глазами. Нет…что за…бред? Этого быть не может! Я…
— Он бухал, как черт! Конечно. Куда тебе это увидеть, когда рядом принц на белом коне, а впереди маячат Мальдивы! Сука! Ты такая...ты тварь! Это все твоя вина! Лучше бы на его месте ты была! Так всем было бы проще! Убирайся! Вали! Ты уже достаточно сделала!
Меня снова обвиняют голословно. А может быть, на этот раз нет? Все эти годы Сема пытался меня оправдать в глазах общества. Она не говорит, но я знаю своего лучшего друга: он объявил негласную вендетту и вел информационную войну, которая…закончилась вот так трагически.
И все из-за меня.
Он не простил и не забыл. Он мстил. Из-за меня.
Нет сил, чтобы спорить. Я просто срываюсь с места и сбегаю, потому что знаю, что на этот раз…наверно, все-таки я виновата. Логика твердит, что нет. Она буквально в рупор орет, что моей вины здесь кот наплакал! Сема — взрослый мужик! Я не несу ответственности за его поступки, но почему тогда на душе настолько погано?!
Я не могу дышать.
Паника накрывает, и я ускоряюсь, а когда вылетаю на улицу — все становится еще хуже.