Мама знает лучше
Шрифт:
Перевожу взгляд на Алину, игнорируя все его слова, хмурюсь.
— Я знаю, что ты бесишься, Лин, но я здесь, чтобы помочь. Пожалуйста, позволь мне помочь…
— Девушка, вы оглохли?! Мне охрану поз…
Резко поднимаю руку, не глядя на доктора. Он затыкается моментально: вау! Вот это дрессура, конечно! Вот это прыть, Антонина Алексеевна. Снимаю шляпу. Что-что, а тренировать подчинённых прыгать через обруч, вы умеете. Браво.
— Лин, ты же все. Прекрасно. Понимаешь. Семе не могут помочь здесь,
— Аурелия, — вступает мой личный монстр, перебив и меня, и возможность Алины ухватиться за спасательный круг.
Я медленно перевожу на нее взгляд.
Ухмыляется, старая. Ну да, чего ей не ухмыляться? Королеве-то. Против обычной девчонки? Только я теперь не совсем обычная. Но это еще один козырь в рукаве, ты подожди пока.
— Во-первых, я рада тебя видеть. Ты очень хорошо выглядишь…
Ага, как же. Думаю, ты была бы рада по-настоящему только в том случае, если бы я лежала вместо, а еще лучше рядом с Сэмом.
— Но во-вторых…
Бывшая свекровь делает небольшой шаг в мою сторону, будто думает, что так сможет воздействовать эффективней.
— …К сожалению, ты не имеешь права голоса в этой ситуации. Семен Дмитриевич не является твоим родственником, и что для него будет лучше, решать тоже не тебе. Этот выбор сделает Алина.
— Она не подпишет никакие бумаги, — рычу я, делаю шаг и загораживаю Линку от взгляда этой гарпии.
Взгляда, который и душу высосет с легкостью. Если ей позволить.
— Чтобы вы там не принесли — этого не будет.
Бывшая свекровь усмехается.
— Мне очень жаль, но я действительно думаю, что в сложившейся ситуации…Георгий Павлович…думаю, вам придется вызвать охрану. Аурелия известна своими взбалмошными поступками. Никогда не знаешь, чего от нее ожидать.
Все уловили, к чему это было сказано? Да таким тоном? Заискивающим, циничный, насмешливым? Думаю, да. Никому не нужно пояснять, но чтобы уколоть меня посильнее, она добавляет.
— Когда-то Аурелия была моей невесткой, и я отлично знаю, на что способна эта женщина.
Так, невзначай. Будто никто не в курсе, что ее любимый сыночек-корзиночка когда-то женился на той, кто, по мнению всех окружающих, имела наглость быть неблагодарной настолько, что изменяла ему чуть ли не с каждым, кто предложит.
Я знаю, что доктор понял, кто я, как только эта старая сука назвала мое имя. Видела в глазах. Легких флер узнаваемости собственной персоны. Почти неуловимая ухмылка.
Чтоб ты сдохла.
Я молчу. Не потому, что вдруг потерялась, просто если я сейчас рот открою — это будет крах. Крах всему! Я не сдержусь. Не-а. Моя ярость культивируется с каждой секундой пребывания в этом захолустье сильнее. Она становится тверже. Больше. Отчаяннее.
Да, вот это хорошо сюда подойдет: мое сердце отчаянно жаждет мести, и я боюсь, что раньше, чем я смогу что-то сделать, я проколюсь.
Стопари.
Сильнее сжимаю кулаки. Это больно — я вонзаюсь ногтями в мягкую кожу ладоней до рези, но только так мне удается держаться. Боль отрезвляет. Она всегда тебя отрезвляет.
Дыши, Аури. Не смей ей проигрывать — Ды. Ши.
Делаю глубокий вдох, потом перевожу взгляд на Алинку и криво усмехаюсь.
— Ты меня знаешь всю жизнь, Лина. Я бы никогда не сделала Сэму больно намеренно.
Лина молчит. Она смотрит мне в глаза пристально, а я отвечаю максимально открыто. Ну же. Ты же знаешь. Я никогда бы не причинила вреда Сэму намеренно. Если так вышло, то мне жаль, но это точно не мой выбор. Только не с ним. И не с тобой тоже. Да, мы были не так близки, но ты — часть моей семьи. Моя бабуля считала тебя внучкой, а я — сестрой. Брось. Ты же знаешь…
— Алиночка, — будто предчувствуя ответ малышки, в разговор снова вступает Антонина Алексеевна, — Ты же понимаешь: у нас лучшее оборудование и лучшие специалисты. Аурелия понятия не имеет, о чем она говорит, а только дает ложные надежды. Мы же пытаемся сделать так, как будет лучше для Семена…
— Вы пытаетесь его убить! — резко отвечаю, она в ответ цыкает.
— Что ты придумываешь? Мы, по-твоему, маньяки?
Да.
— Нет! Видишь, ты все еще ведешь себя неразумно, Аурелия. Обвиняешь нас непонятно в чем и делаешь это слишком агрессивно. Возможно, когда-то я поступила опрометчиво. Надо было помочь тебе, организовать психологическую помощь, и мне жаль, что после всего, что вскрылось, я поддалась эмоциям. Возможно, сейчас бы ты была более благоразумной, но…это явно не так. Прости. Но нам придется вызвать охрану…
— Этого не будет.
Кудахтанье перебивает стальной, сильный голос Григория, который моментально приковывает к себе внимание.
Кажется, в палате стало холоднее, притом еще напряженней. Еще сложнее дышать.
Мне бы было сложно дышать на месте этих людей, ну правда. Взгляд у Григория стал еще хуже, чем был тогда на набережной — абсолютно пугающий, твердый, тяжелый. Под его энергетикой, скорее всего, прогнулось бы любое оборудование: вот как он работал — сгибал все на своем пути, сносил, заставлял терять ориентиры.
Поэтому ничего удивительного в том, что Антонина Алексеевна застыла, задержав дыхание, не было. Генералу сложно противостоять даже королеве. Очень сложно…
Он достаточно долго давит ее взглядом, а потом переводит его на врача и говорит.
— Я хочу видеть все бумаги по пациенту, которые у вас есть. Немедленно.
— Про-про-простите, но…я…не…я…
Смотреть на заикание белого халатика было достаточно забавно, но Григорий, кажется, совершенно не в настроении продолжать: он достает из внутреннего кармана пиджака корочку, открывает ее и показывает и доктору, и Антонине Алексеевне. Так уж вышло…