Мама
Шрифт:
— Это кто к нам пришел? — голос последнего президента Российской Федерации был до омерзения слащавым.
Бывший сидел в кресле спиной к ней, не шелохнулся, не обернулся, только дыму подпустил. Она еще раз кхекнула, отозвалась мрачно, припоминая старый, еще времен демократии, анекдот:
— Тот, кто бабушку зарезал.
— Хе, древняя шутка, — усмехнулся он. — Чего хочет наш гарант конституции? Можешь подойти к дедушке сзади и полоснуть ножиком по горлу, пока он курит. Я не бабушка, конечно, но
Юлия прошла ближе, без приглашения села против хозяина. Тот сидел с закрытыми глазами и курил. Какое умиротворение! Вокруг мир рушится, а он дым пускает, сукин кот.
— Гарант конституции хочет в отпуск. Или уволиться по собственному желанию.
Бывший приоткрыл один глаз и поглядел на женщину-президента.
— А если более глобально, а не в рамках отдельно взятой личности?
— Если более глобально, то от меня ничего не зависит. Это его величество Вячеслав Террористович желает вас видеть.
Хозяин встал, трубку бросил на кресло.
— Ты у него, стало быть, теперь в секретутках.
Юлия зло скрежетнула зубами.
— Я просила вас меня отпустить.
— Теперь проси его.
— А его я ни о чем просить не стану.
— Тогда живи и мучайся, — бывший пристально поглядел на хозяйку Белого города.
Юлия вздрогнула под этим взглядом. Захотелось встать, кинуться к двери и бежать, куда глаза глядят. Голова стала тяжелой, опустилась вниз, потянув за собой плечи. Юлия Владимировна съежилась, фигура ее словно бы переломилась.
— За что? — вопрос прозвучал тихо, на грани слуха, но хозяин услышал.
— За все. Нам всем есть за что мучаться. Хочешь смерти, привыкай жить в аду. Мамед, идем.
Откуда появился араб, она не поняла, просто вдруг возник рядом. Мужчины замерли на какую-то секунду, словно ожидая ее, но сумасшедшая баба не шелохнулась. Продолжала сидеть без движения и когда они прошли к двери, и когда тихонько прикрыли дверь. И только когда отдалились их шаги, затихнув в конце коридора, резко вскочила, схватила трубку и швырнула ее об пол. На ковер высыпался истлевший табак. Разметался по ворсу пепельным веером.
— Суки! — яростно гаркнула Юлия.
Она подняла ногу и с силой опустила на трубку. Хрустнуло. Юля едва удержалась на ногах. Трясясь от злости скинула туфлю со сломанным каблуком, бросила взгляд на трубку. На чертовом бриаре даже царапины не осталось.
— Сволочи, — она бессильно рухнула на пол и зарыдала навзрыд. — Что ж вы делаете, сволочи!
Хотелось что-то сломать, куда-то выплеснуть ту ярость, что полыхала внутри, ту боль, что рвала грудь. Только сил уже не было. Она сдернула вторую целую туфлю и кинула ее в сторону, только уже совсем вяло, слабо. От этой слабости, а точнее от ее осознания, стало еще больнее.
Удариться бы головой о стену так, чтоб
«Умереть, — пронеслось в голове, — умереть сейчас, чтоб ничего больше не видеть и ни за что не нести больше ответственности».
6
Шут выглядел даже не просто серьезным, а практически вменяемым. Настолько вменяемы, насколько вменяемо может выглядеть обычный человек. Сумасшествие его как рукой сняло. За плечом болтался чехол с гитарой.
— Здравствуй, доктор, — серьезно произнес он ровным спокойным тоном без тени безумия или издевки.
— Зачем пришел? Я тебя не звал.
— Я хочу домой, доктор, отпусти меня.
Слава вздохнул, щелкнул пультом, экран телевизора погас. Беспредельщик уперся локтями в столешницу и подался вперед. Вести пустопорожние беседы с придурком сейчас хотелось меньше всего.
— У тебя есть дом?
Вася в своей обычной манере скосил голову и коротко кивнул.
— Может, у тебя и семья есть?
— Жена и двое детей, — улыбнулся Вася.
— И где же они?
— На кладбище.
Заинтересовавшийся было Слава зло сплюнул и откинулся на спинку кресла.
— Было две язвы, — проворчал он. — Теперь одна, зато поющая. Удивительная у тебя манера шутить с серьезным видом.
— А я не шучу, я серьезен, — ответил Вася.
Слава хотел спросить, как это случилось, но слов не нашел. Впрочем, шут сам то ли поделиться захотел, то ли уловил настроение беспредельщика, заговорил тихо, спокойно, взвешенно:
— Их убили. Этот господин президент и его холопы. Они хотели, чтобы я делал то, что нельзя, а я отказался. Они стали угрожать. Я не поверил угрозам. Тогда они убили и жену, и детей.
— Как? — вырвалось у Вячеслава.
— Страшно, доктор, — голос Васи звучал сдавленно. — Очень страшно. Детей и женщин всегда убивают страшно. Потому я и стал шутом. Если не балаганить, то и вправду можно свихнуться. Вот ты сейчас тоже начнешь убивать. Уже начал. И женщин, и детей будешь убивать. Я не хочу в этом участвовать. Отпусти меня.
Очередная дурная выходка или взаправду так?
— А тебя здесь кто-то держал?
— Конечно. Батька-президент меня ни за что не отпустит. Скорее уже убьет, но ведь теперь решает не он.
Слава в упор посмотрел на шута. Бородка по-прежнему торчала жидким клином, глаза светились, как у Николы-чудотворца с иконы.
— Почему он тебя не отпускал? — твердо заговорил Слава. — За что убил твою семью? Что ты такое делал? Кто ты такой?
— Я ученый, доктор, — легко отозвался Вася. — Ты же сам там в бункере командовал испытаниями моего изобретения.