Мама
Шрифт:
А к тому моменту, когда Ольховский отозвался на вызов, Сергей Петрович Кравчий уже улыбался: из трех вариантов того, как поступить с пацаном, он выбрал самый хороший - самый хороший для него, для Кравчего.
11 мая, Центр Спасения Кравчего, бывший склад Гос резерва ?26, бывший центр спасения им . Хохлова.
За время проведенное в лагере спасения Ковель Виктор Борисович (17 лет) неожиданно для себя выяснил, что он тут собственно никто и звать его никак, и что пайка тут не такая уж и жирная, но и для того что бы ее получить приходится выполнить хоть и посильную, но неприятную работу,
– ТАМ он был равен основной массе, и даже имел вполне отчетливые перспективы своеобразного карьерного роста, а ТУТ - он стал самой мелкой сошкой.
Нельзя сказать, что Игорь Борисович был тут единственным 'штрафником'. Нет! Было еще несколько пацанов из Дома, которых 'навсегда изгоняли' сюда.
– И в большинстве случаев возвращали, когда те начинали умолять 'дать им еще один шанс'.
И поэтому его желание быть лояльным к просьбам Кравчего рассказать 'о вашем жить-бытье' имела хоть и наивный, но все таки расчет, что он, этот местный самый-главный, попросит 'маман' или 'Кутузова' взять его назад.
Просьба парня и его желание вернуться, значительно упрощали замысел Сергея Петровича. Хотя контрразведки как такой в их лагере не было, но все же знание об истинном положении вещей у соседей лучше было сохранять эксклюзивным, - хотя бы до поры до времени.
Но и 'Эта сука' раньше времени не должна была узнать, о чем он расспрашивал этого болтуна-придурка.
Его нельзя было оставить тут, но и нельзя было вернуть обратно.
– Оставался третий вариант...
И нельзя сказать, что у Сергея Петровича не было преданных людей!
– Были! Было несколько человек готовых выполнить его приказ на ликвидацию шкета. Но это было совсем не то, чего хотелось ему, - совсем не то. ЭТО он хотел сделать сам, лично, и так, как ему хотелось.
Ехавшая по шоссе машина была зеленой, военной, открытой и единственной на шоссе - так бы охарактеризовать ее наблюдатель, - если бы конечно он был тут, этот наблюдатель.
Но его не было и поэтому некому было видеть, как из машины вышли двое - грузный и низкий мужчина, и молодой стройный парень.
Некому было увидать и то, как толстячек, показывая, куда то вдаль своему спутнику, резко отступил на шаг назад и чем-то ударил парня по голове, а затем, в смеси прыжка с падением, рухнул на потерявшее сознание тело.
Но увидеть - это одно. А вот почувствовать ту боль, которая терзала тело Кравчего, не мог никто кроме него самого. И в момент резкого прыжка Сергею Петровичу реально было очень трудно - раны жутко болели, а один из швов так резанул болью, что казалось, что пуля вошла в тело во второй раз. Но оно того стоило!
Прокручивая в уме недавние события по недавнему подавлению путча, он еще тогда - на больничной койке - обнаружил в себе что-то новое и ранее ему неизвестное. Оказалось, что воспоминания о том, что произошло в его кабинете между ним и Женей, его не по детски возбуждает: большое сильное мужское тело и его маленькая пухлая от диабета рука, имеющая над этим здоровяком власть, власть над его телом, лишающая его воздуха... и жизни. И все тихо, аккуратно, без криков, крови и насилия - практически в тишине, что так любил Кравчий.
Прокручивая раз за разом это в голове, Сергей Петрович никому бы,
И поэтому он даже обрадовался когда понял, что решить вопрос с 'ликвидацией источника информации' может и сам лично.
Удар носка с песком не был сильным - убийца хотел лишь оглушить жертву, но никак не приводить ее раньше срока в 'окончательное' состояние.
Когда же его рука мягко легла на рот подростка, одновременно зажимая ему нос, Сергей Петрович вдруг окончательно понял - ему нравится это делать, ему нравиться ТАК убивать. Именно УБИВАТЬ! Ему не хочется УБИТЬ, а нравиться сам процесс УБИВАНИЯ, и если бы его можно было бы растянуть - он бы его растянул.
В этот раз все прошло менее травматично и более спокойно, чем тогда в его кабинете: тело прекратило попытки дышать секунд через двадцать. Но этого, вкупе с процессом 'доводки' до места, 'ритуалом' оглушения, подготовки и собственно приведения в 'окончательное' состояние, - этого Кравчему хватило для того, что бы успеть дойти до нужной ему точки внутреннего напряжения и достичь катарсиса.
Треск сухого выстрела в голову уже мертвому, но еще не 'обратившемуся' подростку вернул Кравчего на землю.
Оглянувшись так, словно бы случайно тут оказался, он ничего не увидел кроме пустого шоссе, машины и мертвого тела.
С минуту он еще стоял над убитым парнем, тяжело дыша и глядя в никуда, а потом осел, привалившись спиною к колесу.
А потом он заплакал. Это не были слезы отчаяния, горя, или сожаления, - просто ему было очень хорошо. И он был счастлив - тут и сейчас.
Минут через двадцать, тяжело перевалившись на карачки и начиная подниматься, опираясь одной рукой на колесо от машины, а другой о колено, - он вдруг понял, как можно сделать еще ЛУЧШЕ.
– В СЛЕДЮЩИЙ РАЗ, если не стрелять, а тихо и аккуратно сломать уже задушенному шею, это продлит удовольствие, а треск выстрела не будет нарушать и портить то блаженное состояние, в которое он погрузился после приведение тела в 'окончательное состояние'.
То, что СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ обязательно будет, Сергей Петрович уже не сомневался.
ГЛАВА ШЕСТАЯ 'Леди Макбет Мценского уезда'
Часть первая. Ретроспектива, Киев, октябрь 1992г.
Молодая оторва Катенька - уже три месяца как студентка отделения Психосоматики 'Института глубинной психологии' славного города Киева.
Ей 23 года, она уже взрослая девочка, но сейчас ей кажется, что вся жизнь впереди, и что дальше - будет только лучше, ярче и интереснее.
– Такое чувство иногда посещает молодых девушек после раннего и неудачного замужества. Для одних после развода начинается черная полоса, депрессии и самокопания на тему 'что во мне было не так'. А у других душа словно сбрасывает с себя тяжелые зимние сапоги и надевает легкие летние танцевальные туфельки, и им хочется жить, и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях.
– Катя принадлежала как раз ко второй категории.