Мама
Шрифт:
А потом он лежал на своем диванчике и формировал новую точку зрения - на мир, который дерьмо, на товарищей, что есть стая подлых шакалов, на супругу, что забыла про бутылку холодного пива, а потом еще на одну вещь, что уже несколько часов мозолила его глаза.
Что такое точка зрения?! Если спросить у обычного человека, то он, скорее всего, ответит что это жизненная позиция, с которой кто-то оценивает происходящие вокруг него события. Это правда. Но мало кто обратит внимание, что этот термин произошёл от точки зрения– места, где
Его точкой зрения последние пару часов был диванчик его же кабинета, и взирал он на лежавший на полу кабинета плакат сиротариума. И хотя ему не светило в глаза солнце, и соринка не попадала в глаз, но тяжкое похмелье и скакнувшее вверх давление, свое дело сделали - его точка зрения на лист лежавшей на полу бумаги если не изменилась, то по крайне мере шепнула, что тут что-то не так.
А потом он заснул.
Проснулся он ближе к обеду, и лишь для того, что бы быть введенным в курс дел произошедших с момента отъезда Ольховского, и снова вспомнить о фотографии.
Он взглянул на нее ближе к вечеру - уже куда внимательнее, чем его приемник Хохлов, да и он сам в первый раз. Что-то тут его настораживало, и он сам не знал что именно.
Но чем больше он вглядывался в 'пациентов сиротариума', тем более у него в голове вызревала мысль, очень простая и яростная мысль: - 'Наебала! И меня, и Хохлова. Всех! Наебала!'.
То, что не увидел трезвый взгляд его предшественника, и то, что не увидел он вначале в здравом уме, смог заметить он в том состоянии, которое наступает после очень сильной пьянки. Те детали, на которые он не обращал внимания, совершенно случайно и неожиданно сложились в причудливую картину.
Зачем ей это?!!
– Оставалось выяснить. Но вначале Кравчий, как человек осторожный решил собрать о Ней больше информации.
Источников информации было несколько, и он начал с самого нейтрального - со своего предшественника.
Разговор с Хохловым не затянулся, и главное что сумел выяснить Сергей Петрович - было то, что машина с мясом, которую они перехватили в самом начале знакомства с начальницей сиротариума, была отнюдь не первой, и даже не второй.
– А какой?
– Кравчий перешел на шепот. Ему что-то резко сдавило горло - то ли давление, то ли жаба.
– Двенадцатой.
– Хохлов был спокоен до усрачки. Сделав паузу, он продолжил, - Двенадцатая с заморозкой. Еще была одна с маслом и одна с крупой. Ну и там по мелочи.
– А чего ж ты?!
– А вы не особо и спрашивали - приехали, скрутили, начали расспрашивать, сколько и чего ЕСТЬ. Дык я вам и ответил. А про то, сколько чего БЫЛО, вы меня и не пытали.
Поведение Хохлова в принципе было вполне объяснимо - он, до приезда 'самоспасателей' Кравчего, был тут самым главным. А потом приперлись ЭТИ, и он из верховного руководителя, из Зав-жизнью, просто стал одним из 20 попок в его совете. Поэтому маленькая месть, заключавшаяся в утаивании критически важной информации, о которой его даже не спрашивали, была вполне объяснима.
– Ну и нахуя ей столько мороженой говядины? Ведь пропадет же?!
– Думаю, что нет. Судя по тому, что
– А масло?
– Сергей Петрович, ты как будто в 90-х не жил. Тупо перетопила и в банки закатала.
Следующим был 'штрафник' - молодой 16-летний паренек, выгнанный за то что 'заставляли учить разную лабуду', а онведь 'уже вполне освоил 'ксюху' и может валить 'обратившихся', 'а о том, как ранки зеленкой мазать и борщ варить - пусть у девок голова болит'.
– Так значит 'ксюху' освоил?
– Ну да?!
– И кто ж вас учил?
– Ну, Кутузо...то есть тьфу - Бортник, и немного Прохор - наш завхоз. Он в МЧС раньше служил.
Автомату у Сергея Петровича был, но обычный ментовской укорот. И как у человека, не любившего кровь и оружие, его 'ксюха' успевала покрываться пылью.
– А сборку разборку покажешь, как у Бортника на экзамене?
То, что пацан начал делать, Игоря Петровича сначала удивило, а потом потрясло: закрыв глаза, он примерно за двадцать секунд смог разобрать 'цяцьку' Сергея Петровича, и еще за сорок секунд - собрать обратно.
Последовавший за этим допрос 'штрафника' затянулся еще на добрый час, за время которого Петрович многое узнал и о системе подготовки в отряде ООН, и о том, что уже как минимум тридцать человек умеют неплохо обращаться с 'ксюхой', а через полгода это число может увеличиться и втрое, если не больше. Узнал и про странный отряд 'ваххабитов', который его люди несколько раз замечали в окрестностях, и про многое другое.
По всему выходило что 'эта сука', - так он начал именовать женщину, с которой тогда, в самом начале, беседовал покойный Пицык, - по крайне мере не голодает. И не голодать будет еще как минимум год.
Что она устраивает 'комедь' с попрошайничеством не с голодухи, а сугубо в целях превентивной защиты.
Что обувью и кой-какими мелочами они обеспечили себя, потроша 'упокоенных' (Кравчего внутренне передернуло от омерзения), а остальное добывают в редких вылазках 'Ваххабитов'– группы из десятка самых взрослых и подготовленных воспитанников.
И что с такой динамикой роста вооруженных 'юнитов' скоро уже кое-кому от нее самой защищаться придется.
Мысль, засевшая в голове Кравчего, наконец, проросла в идею. В идею настолько очевидную, что ему даже стало обидно, почем он не додумался до этого ранее.
Оставалось решить лишь два организационных момента: надо было договориться с Ольховским и нейтрализовать добровольного информатора.
Когда 'Моторола' стоявшая на базе 'сюрваера' Ольховского запиликала, и молодой возбужденный парень понесся к отцу сообщать о вызове, Кравчий уже просчитывал в уме варианты как поступить с мальчишкой.