Мамалыжный десант

Валин Юрий Павлович

Но то было уже не дело опергруппы.

Первым делом пошли с Сашкой за водой. Водопровод у башни окончательно добили, бойцы снизу из трубы черпали. Но машины никто не тронул, только у «опель-пежо» добавилось дыр в борту, да колесо спустило. Напились, Тимофей пробормотал:

– Схожу, узнаю, что и как.

* * *

Похоронили Павло Захаровича Торчка завернутым в новую плащ палатку. Лежал ефрейтор со спокойным, как обычно, щетинистым лицом, смерть была быстрой, помучаться не успел. Сразу три осколочных в спину, один насквозь прошел. Доставая из окровавленной

гимнастерки покойного удостоверение и красноармейскую книжку, Тимофей нащупал блокнот-тетрадку. Довольно хороший, в кожаном переплете, наверное, трофейный. Кровь внутрь не затекла, торчал заткнутый в специальное отделение огрызок карандаша. Листы блокнота были почти полностью заполнены рисунками: портреты, четкие, как фотографии. Нет, что там говорить – куда четче любого фотоснимка. И доходчивее. Потому что искусство.

Люди в военной форме. Без знаков различия, с пустыми погонами и петлицами. Осознанно оставлял чистое место художник. Может, потом хотел дорисовать, когда в военной тайне необходимости не будет, а может, уравнивал всех в одном звании – солдатском. Но узнать каждого с полувзгляда можно. Вот Земляков в поднятых на лоб окулярах, вот Нерода – еще без шрама. Сердитая девушка в надвинутой на лоб пилотке… судя по лямке широкой сумки – санинструктор или почтальон.

– Тонкая работа, – прошептал Сергеев. – Вот, это ж я!

– Да ладно, неужто это сам Захарыч рисовал?! – не поверил Сашка. – Да когда? Это ж надо как это называется… позировать? А чего я, правда, такой курносый?

– Не, то тебе польстил Захарыч, – пробормотал Тимофей, листая блокнот.

Чуть не пропустил. Обычное лицо, только уж совсем-совсем не прорисованные погоны задержали взгляд. Генерал Попутный… Вот как столь верно можно вечно ускользающий генеральский взгляд уловить?

– А это кто? Знакомый какой, а, Тима? – спросил Сергеев.

– Сложно сказать. Эх, Захарыч… Такое искусство, и на тебе, – вздохнул Тимофей. – Ладно, чего уж теперь.

Могила уже была отрыта. Рядом намечали широкую яму бойцы комендантской роты, но опергруппа с делом справилась быстрее: «коминтерн» и вернувшаяся «доджевская» лопата делу помогли. Рядом со стрелками будет лежать Павло Захарович, он бы не возражал: из пехоты вышел, с пехотой лег.

Закопали, поставили на холмик колышек с прибитой дощечкой. Короткое «ефр. Торчок П.З.» вырезалось аккуратно – не теряла рука сапожника профессиональной четкости реза.

– Давайте, – Тимофей достал пистолет. Водители подняли автоматы. Стукнул короткий залп. Сурово повернулся на беспорядок офицер, руководивший комендантскими работами. Тимофей приложил шапку к сердцу, капитан осуждающе покачал головой, но откозырял первой советской могиле у станции.

В молчании сидели в «додже», доедали холодный кулеш. В горло мерзлое месиво лезло плохо, два глотка спирта трапезе не особо помогли. Ну, день такой.

– Спим три часа. Потом едем.

На войне мертвым сном засыпают не только мертвые. Поганое это занятие – воевать, уж настолько поганое, что и описать невозможно.

15. Декабрь. Разделенный город

Добрались

благополучно, хотя и со сложностями. Недалеко от переправы попали под бомбежку, но немцы налетели слабенько и были сразу отогнаны. Больше хлопот доставляли проверки документов. Физиономия сержанта Лавренко, побитая во время боя среди проклятого щебня, порядком распухла, из телогрейки лезла клочьям вата, выглядел боец откровенно пропитым и бродячим, что вызывало закономерное подозрение – не старший, пусть малой, но колонны, а черт знает кто. Поколебавшись, Тимофей рискнул позаимствовать среди запасной формы что-то поприличнее. Кожаный летчицкий реглан очень даже подошел. Щеголеватый сержант СМЕРШа, пусть и с пострадавшим лицом – иное дело. Приходилось и за рулем буксируемого «опель-пежо» сидеть, дороги сугубо фронтовые, последние дни у группы выдались суровыми, выматывались водители быстро.

Ближе к Будапешту хутора и поместья в окружении голых садов пошли гуще. Дорога вела по склонам холмов, то и дело показывались новые поселки с прямыми, как по линейке выстроенными улицами, сходящимися к обязательной церкви. Начались пригороды: Мадьород, Чемер, Киштарча… Тут чуть зевнешь указатель, не туда свернешь, запутаешься. Войск движется много: артиллерия, тылы, снова артиллерия. Тянутся навстречу колонны пленных венгров в светло-зеленых шинелях. Девушки-регулировщицы, замерзшие на нездоровом, бесснежном холоде, сердито машут на всех флажками…

Все же прибыла транспортная опергруппа в срок, пусть и не с утра, но и не припозднились. Оргар [46] – дальний пригород Пешта, оказался довольно пуст и безлюден – вот дальше, в самом городе громыхало, тучей стояло дымовое облако. Штурмовали уже не первый день, и было понятно, что бои сложные. А здесь – в Оргаре – располагались тылы, местные жители в основном поразбежались, было спокойно, полевая прачечная развешивала в голых садах бесконечные веревки с солдатским бельем – казалось, снег наконец выпал.

46

Настоящее месторасположение опергруппы не указано по понятным причинам.

Тимофей сразу направился в отделение комендатуры. Оказалось, ждут, даже уже расквартировали, дом выделили. В сопровождении комендантского бойца доехали до места.

– Ночами беспокойно. Лазят, шпионят, гранаты кидают, – рассказывал автоматчик. – Будьте начеку. Глянь, дверь-то вскрыли!

Оставили Сергеева за машиной страховать, открыли кованую калитку, двинулись во двор, держа автоматы наготове, но из дома тут же крикнули:

– Отставить, свои!

Тимофей уже и сам понял – диверсанты вряд ли печку станут растапливать.

Вышел старший лейтенант Земляков:

– Вовремя, мы сами только-только… – Тут Земляков оценил состояние бойцов и техники. – Тима, где это вас так?

Тимофей кратко изложил суть событий, сбили с ворот замок, загнали-затащили во двор технику. Потом доложил уже обстоятельно. С Земляковым прибыли двое офицеров: уже хорошо знакомый капитан Жор, и незнакомый старший лейтенант. Этот поджарый послушал и молча вышел с автоматом к воротам. Остальные тоже молчали. Земляков прошелся по комнате, подсыпал угля в малопонятный очаг-полу-камин и пробормотал: