Мамалыжный десант
Шрифт:
– Хлопцы-связисты к этой тетке ходили, две буханки хлеба отдали, она выварку воды нагрела, в ванную пустила, – пояснил Тимофей. – Говорят, холодновато, но помыться можно.
– Да, за продукты сейчас некоторые здешние дамочки и спину помыть могут, – вздохнул Егор Дмитриевич.
– Не, мы не по этой части, – поморщился Сергеев.
С продуктами в городе было откровенно плохо. У наших армейских кухонь имелся приказ подкармливать местное население, но мадьяры не особо шли – то ли не доверяли русским поварам, то ли пшенкой и борщом брезговали.
Тетка
Рубили во дворе доски, любезная госпожа Вереш руководила процессом подготовки. Прогрели ванную до африканских температур, Тимофей разложил запасы нового белья, мыла, отдал хозяйке еще две пачки чая.
– Как в лучших домах! – восхищался Сашка, раскалывая последнюю доску. – Это же не ванная, а мечта бойца! Да и хозяйка в накладе не останется – вон ей дров заготовили сколько.
Пользуясь удачной тактической ситуацией, хитрый Сашка первым заскочил мыться, Тимофей помогал хозяйке накрывать стол и вел светскую беседу – по-мадьярски кое-что уже понималось, но больше на пальцах разговаривали. Ну, «война – плохо, бомбежки – ужас, Гитлеру – капут» – тут все и так понятно.
Вывалился распаренный счастливый Сашка, выхлебнул чаю, побежал звать остальной личный состав. Первым прибыл Сергеев, «перепроверил» ванную и воду, одобрил. Потом пришла научно-офицерская группа. Хозяйка поспешно поменяла посуду, поставила чайные пары особой изящной строгости, с тонкой синей полоской, истинно европейской лаконичности. Товарищи офицеры, с чувством вымывшиеся и побрившиеся, надели чистое и теперь, неспешно остывая, пили чай.
– Тимофей, буду ходатайствовать о награждении! Как минимум, повышении в звании! – торжественно пообещал капитан Жор.
– Вот это правильно! Госпожа Вереш, мы вас не слишком стеснили? – перешел на немецкий язык культурный Земляков.
Хозяйка поняла, изобразила, что рада видеть столь вежливых «товарищей гауптманов».
Воды оставалось еще полно, Тимофей вызвал саперов – все же приданные силы, пусть прогреются и сил наберутся. Труженики тротила и лопаты вымылись вмиг, сели пить чай, ефрейтор-крепыш, моргнул в сторону хозяйки:
– А что баба-то, спробована уже? Ничего, гладка.
– Уймись. Она уже почти пенсионерка.
– Так и что того? Тяни ее на перины, Тимоха, пока подмытая.
Тимофей накрыл крышкой сахарницу и молча показал на дверь. Бойцы живо поднялись, было слышно, как товарищи в дверях сулят крепышу нехорошее. Это верно – дурак, он дурак и есть.
Замыкающим пришел Иванов, этот мылся энергично. Хозяйка, бдительно следящая за званиями гостей, вновь живо поменяла посуду. Угодливые они тут все же. Не особо любят, но угождают. Впрочем, госпожа Вереш – тетка одинокая, никаких портретов на стенах, кроме
Одевался Иванов неспешно – распарился. Тимофей успел увидеть длинный шрам на левой руке, звездообразные следы на ребрах – осколочные – порядком где-то зацепило старлея. Здешний, значит. Ну, оно и проще.
– Давай, Тима, там уж остывает, – кивнул Иванов.
Действительно подостыло, но все равно было хорошо. Бриться товарищу Лавренко еще нужды не было – не росло пока, это снисхождение природы Тимофей вполне ценил. Эх, Павло Захарович, уж тот скоблился-скоблился.
Полегчавший и непривычно свежий Тимофей сел за стол.
– Хороший чай, – кратко сказал Иванов, наливая себе еще.
Обстановка в комнате была того… напряженной. Хозяйка стояла в дверях, но видно, что напуганная.
– Вы ей что сказали? – осторожно спросил Тимофей.
Иванов пожал плечами:
– Ничего. Что ей говорить? Видно же, что фашистская порода.
– Да ладно, просто тетка в годах и нервничает малость. А фашизм у них все одно навсегда кончился.
– Фашизм у них никогда не кончится, – худое лицо Иванова не изменилось. – Он вообще бесконечный. Вот именно такие тетеньки его и разводят.
– Преувеличиваете, товарищ старший лейтенант. Перевоспитаются. А она вообще безвредная.
– Думаешь? Оптимист. Просто не видишь. Допивай, потом решим.
Допивал чай Тимофей в размышлениях. Что такого Иванов видит, чего сержантам не видно? Ладно, вот еще отметки от гвоздиков на стене – висели фото или картины, но поснимали Может, служил кто в армии у тетки Вереш, а может, распятье или еще что религиозное красовалось. Многие мадьяры думают, что Советы всех верующих мигом расстреливают.
– Допил? – осведомился Иванов, надевая фуфайку.
– Так точно.
– Попроще, Тима. У нас неофициальная политинформация. Что увидел?
– Портреты она, наверное, сняла. Служат родичи. Но не факт, что против нас воюют.
– Может. Верим в лучшее. Не воюют и не фашисты, – Иванов взял опустевшую чайную чашку и перевернул на блюдце.
«РСФСР Дулевский госзавод» – значилось на зеленоватом штампе на донышке.
Уж точно не в ТОРГСИНЕ сервиз покупался. Слали домой посылочки с награбленным сыновья-победители, а может и муж-герой, чьи следы с гвоздиков старательно прятали.
Тимофей глянул на хозяйку – та попятилась и исчезла в соседней комнате.
Вот гадина! Сержант Лавренко запахнул ватник, подпоясался, взял оружие и пошел за Ивановым. Но у двери плюнул, вернулся и прикладом автомата смел посуду со стола – только и хрустнул ворованный фарфор.
Иванов ничего не сказал, даже когда Тимофей каблуком сапога от души пнул-захлопнул дверь фашистского дома.
Уже подходили к расположению опергруппы, когда Тимофей спросил:
– Как узнали-то?