Мамалыжный десант
Шрифт:
– Нюх у меня, – Иванов хмыкнул. – Нет, не ведись. Не нюх. Просто до-войны мама фарфором увлекалась, а я стили росписи легко запоминаю. Зря побил – красивая вещь, скоро большой редкостью станет.
– Да что там… Вот же гадина – и ставит прямо на стол, совсем совести нет.
– Она просто уже не помнит, что это чужая посуда. По праву же взяли, честно у нечеловеков отняли. Значит, свое, законное. У фашистов всегда так.
Новый год встретили как положено: елка стояла небольшая и малость однобокая, но пахучая, имелись припасенные для такого случая трофейные консервы, банки с мадьярскими компотами, а из печенья и масла с джемом Тимофей сделал «пирожные». Запасом «горючего» озаботился офицерский
В традициях опергруппы офицеры и рядовой состав садились за стол вместе. Старший лейтенант Земляков, глядя на часы, торжественно отсчитал последние секунды уходящего года. Подняли разнокалиберные бокалы – капитан Жор душевно поздравил личный состав.
Сидели в тепле, беседовали о мирной жизни и всяком отвлеченном. Капитан рассказывал о вине – оказалось очень интересно. В Плешке вроде бы тоже в вине толк знали, но тут и про французские вина, и про немецкие с итальянскими, белые, красные, полусухие… Целая винно-географическая наука. Слушая, действительно глоток смакуешь, «Серый монах» от «токайского» отличаешь. Целая наглядная лекция получилась. Похоже, капитан Жор по мирной жизни был как-то с виноделием связан. Водители и саперы тоже заинтересовались, вопросы задавали.
Старший лейтенант Иванов сидел со стаканом, снова помалкивал. Тимофей тоже молчал, на языке вкус вина баюкал, думал, как оно дальше будет. Будапешт оказался городом упертым и малоприятным. На нервы действовал – Тимофей, пока посуду по всему дому собирал, перепроверил по клеймам – ворованного вроде не было, но кто его знает.
Взяв автомат, сержант Лавренко вышел подменить часового – пусть в тепле чаю выпьет, послушает про разницу между «Эгерской бычьей кровью» и «девичьим-красным».
Вновь вздыхал и трещал город разрывами снарядов и пулеметными очередями – притих чуть в полночь, но ненадолго. Холодало, лужи почти вымерзли, но где-то даже в новогоднюю ночь было жарко. Отбита атака наших штурмовых групп на район Керестур, но взят Матиасфельд и восточная часть Сашалома [47] , уже достают наши снаряды поле ипподрома, где фрицы запасной аварийный аэродром оборудовали. Говорят, немцы дали приказ обозных лошадей резать.
47
Ракоскерестур, Матиасфельд и Сашалом – восточные районы Пешта.
– Пойдем, Тима. Работа есть, – негромко позвал Иванов.
– О, наконец-то, товарищ старший лейтенант, – Тимофей поспешно завязал мешок с собранными для стирки вещами.
– Ну. – Согласился Иванов.
Задачу ставил старший лейтенант Земляков. Дело было понятным, не то чтобы простым, но боевым. В здании больницы Яноша сидела группа наших пропагандистов, через громкоговорители вещали врагу насчет «сопротивление бесполезно, хорош за фюрера воевать, гарантируем жизнь». Понятно, не только наши политработники пропаганду вели, но и привлеченные венгерские пленные и известные горожане. Видимо, венгерских фашистов бубнеж громкоговорителей крепко допекал. По данным разведки, салашисты готовили ночную вылазку с целью уничтожить громкоговорители и политработников. Наши готовили встречную засаду.
– Разведрота пойдет, гостей встретит и положит, – пояснял Земляков. – Ваша задача как раз в том, чтобы они не всех положили. Венгры туда полезут из батальона «Ваннай» – это так называемый «ударный штурмовой университетский батальон», набран из особо оголтелых студентов-добровольцев. Так-то не особенные боевые спецы, но дерзкие и местность отлично знают. Взять бы одного, а лучше двух, побеседовать. Сам «Ваннай» нас не очень интересует, но активные студенты-фашистюги могут и по нашей теме кое-что знать. Понятно, в темноте интересного студента от неинтересного отличить трудновато,
– Понятно, тованачштаба, – буркнул Иванов.
– Попрошу без двусмысленностей! Есть желание, так сам делам координации займись, – намекнул Земляков. – У меня и так бюрократии завал.
Шел к передовой сержант Лавренко со смешанными чувствами. С одной стороны, поотвык, с другой – надоело на тыловых работах ошиваться. Все ж не больной, не раненый, не специалист по диалектам и сложному распознаванию чертежей и сплавов. Но погибать сейчас уж совсем не хотелось: и дел у опергруппы прорва, и дома ждут. Противоречивые мысли Тимофей отмел, начал раздумывать насчет Иванова.
Все же Оттуда он или наш, местный? Когда человек молчит, ничего не поймешь. Понятно, на фронте бывал: на мины и близкие снаряды реагирует, вовремя сесть-лечь под стену не брезгует. Но есть и странности. Вот курит довольно много – а Тамошние командировочные дымить избегают – но курит почему-то немецкие и венгерские дрянные сигаретки. Подозрительно. В смысле, не подозрительно, а сомнительно. Нет, «сомнительно» тоже не то слово. Тьфу, вот же ситуация…
В странной манере курева и неопределенном происхождении Иванова ничего плохого не было. Раз уж сводная опергруппа, так пусть и будет. Но вот то, что новичок трофейный автомат Нероды забрал – то как-то неприятно. Особо не придерешься: форму Иванову отдали из мешка лейтенанта Тесликова – вот уж по кому скучать не будем. Ну, а автомат… Вот чего они к этому штурмовому фрицевскому оружию такую тягу имеют?
Иванов шел впереди, шагал резво, но без спешки. Шапка, фуфайка, сапоги – обычные-солдатские, разве что кобура… Впрочем, сейчас многие рядовые пистолеты таскают – полно трофеев.
– Тима, ты во мне дырку не прожги, – сказал Иванов, не оборачиваясь. – Когда будут отзывать, автомат верну в целости и сохранности. Нерода, когда вернется, не обидится.
– Да уж наверное, не вернется, – машинально брякнул Тимофей.
– В опергруппу может и не вернется, но даст о себе знать, это уж точно, – уверенно сказал Иванов.
– Ладно, обнадежили, – пробормотал Тимофей и спохватился. – Я, товарищ старший лейтенант, на автомат смотрю с иными соображениями. Он чем хорош-то, этот «немец»? К нему же и патроны с трудом найдешь.
– Мне патронов много не надо, я не пулеметчик. Лучше вообще без стрельбы. Прогулялись – вернулись – сели чай пить. Мы особисты, а не штурмовая группа. А автомат… Патрон помощнее, баланс, магазины вполне удобные, – исчерпывающе объяснил Иванов.
С разведротой встретились у штаба дивизии. Снова шел мокрый снег, бойцы дремали в полуподвале, впереди продолжалась бесконечная перестрелка, нечасто, но постоянно лопались разрывы мин. Разведчиков было всего двенадцать человек, да сам ротный. Вопрос, отчего рота меньше взвода, задавать было неуместно – крепко истаяла и так негустая дивизия за эти штурмовые дни.
Двинулись. Дорогу разведчики знали, шли вдоль стен, уже стемнело, снег ложился с гарью уже затухших пожаров и свежим дымом. Иванов переговаривался с ротным разведчиков – общий язык нашли сходу. Собственно, старший лейтенант уже не выглядел угрюмым молчуном, да и вообще изменился. Перебираясь через полуразрушенную баррикаду из брусчатки и разбухшей под дождем мебели, Тимофей сообразил – улыбается Иванов. Нет, точно улыбается. Малость псих? Впрочем, на войне все такие.
Переждали под прикрытием высокого дома. Валялся на тротуаре немец-фельдфебель: одна нога странно и картинно уперта в стену, шея свернута под углом, приоткрытые глаза на бордюр косятся. Пятнистая куртка задралась, кобура пуста – озаботился кто-то из наших пистолетом. Садится на город нетерпеливая зимняя полутьма, расплывается, тает камуфляж в пятнах замерзшей крови…